Какие классические традиции наследует современная поэзия
Классические традиции в современной литературе
Рубрика: Филология, лингвистика
Дата публикации: 10.09.2017 2017-09-10
Статья просмотрена: 1127 раз
Библиографическое описание:
Петрова, О. В. Классические традиции в современной литературе / О. В. Петрова. — Текст : непосредственный // Молодой ученый. — 2017. — № 36 (170). — С. 107-109. — URL: https://moluch.ru/archive/170/45582/ (дата обращения: 25.10.2021).
Изучение современной литературы в школе заканчивается, как правило, знакомством с творчеством А. И. Солженицына. Необходимо, чтобы учащиеся понимали, что литература — живой процесс, что среди большого количества современных писателей есть те, кто продолжает традиции классической литературы.
Особенно важным мне представляется знакомство учащихся с современной журнальной деятельностью и обращение к «толстым» литературным журналам
Ирина Стекол опубликовала свои «Рассказы для Анны» в журнале «Новый мир» в 2002 году. На мой взгляд, это прекрасный образец русской реалистической психологической прозы, продолжающей традиции классической литературы. Рассказы составляют своеобразную дилогию, объединенную общим заглавием — «Рассказы для Анны». Неслучаен, видимо, выбор имени: Анна — и «благодать», и несчастливое имя.
В первом рассказе, который называется «Собака и женщина в предлагаемых обстоятельствах» больная «седая девочка» Анна — «благодать» для той, кто ухаживает за ней не по обязанности, а потому что потребность заботиться о ком- то, любить кого-то стала неотъемлемой частью жизни женщины, имени которой мы не знаем и от лица которой ведется повествование в рассказе.
Во втором рассказе — «Женщина и собака Второй рассказ из дилогии И7 Стекол в предлагаемых обстоятельствах» — Анна — персонаж отрицательный, и третья Анна та, которой, видимо, адресованы эти рассказы, та, которая не должна повторить тех роковых ошибок, которые привели этих женщин в эти «предлагаемые обстоятельства». «Предлагаемые обстоятельства» — тот эпизод жизни героинь, который мастерски описан И. Стекол.
Вечные ценности — любовь, сострадание, умение принимать жизнь во всех ее проявлениях — помогают человеку обрести «семью», ведь сиделка из России в первом рассказе ухаживает за больной Анной как за собственной матерью или собственным больным ребенком. От ее лица ведется повествование, и это ее мир пронизан любовью. С этого слова — «я люблю тебя» — начинается рассказ.
«Анна любит гулять»
«Анна любит читать»
«Анна любит смотреть телевизор»
«Я люблю смотреть на Анну, которая завтракает»
«Я сама люблю ходить в поле»
«Люблю», «любит», «любимая» повторяется в этом небольшом по объему рассказе 10 раз. Героиня тщательно оберегает этот мир. Когда во время прогулки они встречают соседей, с которыми здороваются, героиня обрывает разговор, как только он мог стать опасным, ведь Анна может начать говорить, что «штучку надо поставить на штучку», и «благообразный разговор рухнет». Рухнет в итоге и тот мир, который так оберегала русская сиделка: Анну увозят в приют, а она сама вынуждена уехать из этого дома.
В экспозиции рассказа, который построен на паузах и пробелах, мы знакомимся с женщинами, которых будто бы забыли в старом доме, где им хорошо, особенно когда описывается сад, «оставленный», как и они, и «живущий своей жизнью». Цветы в саду «желтые», «фиолетовые», «бледно-голубые», «земляника в решетке», «старые корявые яблони, дрозды — вечный для русской литературы образ сада. И «старый дом», где много книг, рояль, много прелестных мелочей: «шкатулки, плюшевые игрушки, фарфоровые фигурки, нарядные свечки, бронзовые слоники». И страшный приговор: «дом был полон обломками прежней жизни».
Можно понять, что в прошлом жизнь Анны — концерты, ученики, мама, поездки в Давос. О прошлом русской сиделки мы не знаем ничего, видимо, она не очень успешна и очень одинока, если ухаживает за чужой больной женщиной, и не просто исполняет обязанности сиделки, а искренне любит Анну, дом, сади старую собаку Дуню, с которой разговаривает как с человеком. Пронзительно звучат ее слова, обращенные к больной Дуне, которая уже не может двигаться: «Дунечка, ты сделай все прямо здесь, пописай, покакай, а я уберу, ты не будешь лежать грязная, не бойся»
Когда Анне надо переодеваться, потому что она «наделала в штаны» и начинает плакать, «сердце сжимается от жалости». А из многочисленного гардероба Анна больше всего любит «серую лохматую» кофту. «Лохматая» кофта и лохматая Дуня. Умирает Дуня — начало конца Анны.
Постепенно входит в рассказ тема предательства. Сначала в больнице оказывается Анна, а любимая ученица Анны, всемирно известная пианистка Иошико положила ее туда, а потом несчастная Дуня, которой вместо снотворного ввели тол, что ее убило.
Анна, которую Иошико увозит в приют, потому что, по ее мнению, ничего не помнит и не понимает, но именно сцена, когда Анна спрашивает сиделку так «осмысленно», как никогда не спрашивала, становится кульминацией рассказа
В рассказе особую роль играет тема памяти, такая важная для русской литературы: Анна не помнит, что делала минуту назад, но помнит маму, любимую ученицу, которая становится в рассказе олицетворением западного мира: она платит деньги русской сиделке (это экономично), она оплачивает больницу, а потом сдает Анну в приют. С точки зрения прагматической, рациональной, она права: Анна не понимает, где она, но ведь недаром она прячет дома Ангела, а в церкви, куда они давно не ходили, героине, которая рассказывает эту историю, кажется, что на распятье у «Младенца маленькое хмурое лицо». Именно таким «Младенцем» и «Ангелом», капризным ребенком видится героине Анна. Чувства русской сиделки противопоставлены рационализму Иошико Больная Анна ближе русской сиделке, ведь когда она узнает об урагане в Калифорнии, то на заверение, что это «далеко, в Калифорнии», отвечает: «Какая разница, человек есть человек»
В эпилоге рассказа Мотя мир, где героиня ухаживала за Анной и Дуней, совсем другой: «сад расчищен», «новые занавески», «кошки», а Дуня ненавидела кошек, и об этом вспоминает героиня в эпилоге., ненавидела особенно «толстых и рыжих», олицетворяющих мир, где все правильно, где налажен быт, а бытия нет, и героине кажется, что душа Дуни «пыхтит» теперь в поле, а не в том правильном чужом доме, и «маленькая сгорбленная фигурка» в «лохматой кофте» тоже здесь.
Рассказ И7Стекол «Собака и женщина в предлагаемых обстоятельствах» напоминают о вечных ценностях, которые не могут не быть востребованными сегодня: сострадание, долготерпение, память, совесть и вечное желание любви.
Второй рассказ из дилогии И. Стекол об одиночестве, Героиня, имени которой мы не знаем и от лица которой ведется повествование, страшно одинока. У нее расстроены нервы, она не может спать без транквилизаторов, часами плачет и выходит из дома ради собаки. Она упоминает друзей и знакомых, которые когда-то были, а потом «куда-то испарились» после смерти Моти (только в конце рассказа понятно, что это муж).
Тема смерти наряду с темой одиночества звучит в рассказе как неизбежная данность: умерла мама, умер Мотя, кладбище, куда не съездить из-за собаки, поминки, которые трудно вспомнить, дочь Ксюша, которая, когда приезжала, ходила на кладбище, но не смогла «из-за дел» остаться с собакой и отпустить на кладбище героиню.
Постепенно понимаешь, что жизнь героини кончилась со смертью Моти. Она запретила себе звонить знакомым, чтобы не плакать потом весь день, и разговаривает теперь только с цветами, ведь «чтобы не погибли, надо разговаривать». «Три пальмы-юкки, большой фикус, маленький фикус, «декабрист», хлебное дерево, несколько горшков фиалок» — вот ее собеседники. Она говорит им: «Потерпите, потерпите». И сама «терпит» свое одиночество, каждый день гладя забытую дочерью «юбка с горохами», чтобы Ксюша могла ее сразу надеть, когда приедет.
Мир героини рушится от телефонного звонка: это Мотя, и «голос звучит как чужой: «Ты не сумасшедшая», «Хватит меня хоронить», «Тысячи мужчин уходят от жен», «Я купил тебе квартиру, у тебя есть собака», «Ты. еще выйдешь замуж» Но это чужой голос, последний довод которой все расставляет на свои места:» Анна права, «что твоя беспомощность — идеальный способ паразитировать на близких». Теперь ясно, что это та Анна, к которой он ушел и которую героиня, по ее словам, боялась всю жизнь, ведь еще мама говорила, что надо опасаться какой-то Анны.
Теперь героиня выходит из своего «подвала» и «хоронит» шарф Моти, а затем идет к церкви. «Солнечные лучи», «каст жасмина» и ежик под кустом, которого находит ее пес Дема. Хочется верить, что это начало новой жизни, а «белый барашек с золотым нимбом» на фронтоне церкви — тот ангел, которого героиня обрела, окончательно осознав, что того Моти, который «не мог допустить, чтобы ей было плохо», больше нет, зато теперь героиня видит мир цветным: «красный кирпич», «зеленый купол», «светящееся атласное соцветие жасмина» и сквер, полный детей
Трагедия оставленности и способность не потерять вкус к жизни, осознание ее ценности — вот то, о чем рассказывает И. Стекол в рассказе «Женщина и собака в предлагаемых обстоятельствах»
Ирина Стекол родилась в Москве. По ее собственному признанию, «с четырех лет читала взрослые книги и жила по высоким литературным образцам». Своим учителем Ирина Стекол считает Бориса Хазанова (Геннадий Моисеевич Файбусович). В интервью, напечатанном в «Русской Германии» № 2 2009, Ирина Стекол признается, что еще в Москве мечтала познакомится с этим писателем, но встреча произошла, когда она переехала в Мюнхен, где живет и работает сейчас, а Борис Хазанов, по ее словам, остается для нее «непререкаемым авторитетом и последней литературной инстанцией».
Образование Ирина Стекол получила в НГИА (Московский государственный историко-архитектурный институт), но занятия литературой стало для Ирины Стекол внутренней необходимостью; своеобразной возможностью осмысления жизни.
«Биография» Ирины Стекол в Германии была непростой: посудомойка в кафе, помощник продавца в продовольственном отделе «Кауфхофа», сиделка, редактор русских текстов, бэби-ситтер, преподаватель русского языка, уборщица квартир.
Когда в интервью Ирину Стекол спросили о ее иерархии ценностей, она ответила так: «Сын. Друзья. Собака. Работа. Природа. Уютный дом»
Именно эти ценности становятся определяющими и в «Рассказах для Анны», которые можно считать продолжением традиций русской классической литературы, а тот факт, что эти рассказы были напечатаны в одном из ведущих «толстых» литературных журналов России, — доказательство того, что творчество Ирины Стекол достойно внимания как образец хорошей литературы.
- Ирина Стекол. Женщина и собака в предлагаемых обстоятельствах. «Новый мир». 2002 год, № 12.
- Ирина Стекол. Собака и женщина в предлагаемых обстоятельствах. «Новый мир». 2005 год, № 8.
- Интервью с Ириной Стекол. «Русская Германия». 2009 год, № 2.
Читальный зал
национальный проект сбережения
русской литературы
Поэты классических традиций ХХ-ХХI веков
Русскую поэзию нельзя свести только к одной традиции. Традиций много. И силлаботонические, и верлибрические, и звучарные, и анаграмматические, и палиндромические… И все они в той или иной мере основаны на фольклоре, то есть в основе любого жанра лежит народное слово.
В этой статье мы рассмотрим ряд поэтов, которые последовательно развивают (развивали) рифмованное стихосложение в ХХ и ХХI веках.
Алексей Прасолов (1930 — 1972) при жизни печатался не так много. У него вышли 4 книги стихов: «День и ночь» (1966), «Лирика» (1966), «Земля и зенит» (1968), «Во имя твое» (1971). Между тем, этого поэта более сорока лет назад открыл широкому читателю Александр Твардовский, напечатав в «Новом мире» десять его стихотворений.
Закономерный парадокс: автор, никогда не гнавшийся за сиюминутностью, оставил стихи абсолютно современные и не устаревшие. О человеке, природе, борьбе добра и зла.
Стихи Прасолова как бы незатейливы, спокойны, но в них есть внутренний нерв, чувство единства с окружающим миром. И, что самое замечательное, эти стихи написаны мастером, профессионально владеющим стихотворной техникой.
Здесь каждое слово на месте, каждый слог (как писала по другому поводу Марина Цветаева) является лексической единицей.
Прасолов — поэт-философ, размышляющий о мире и космосе, ищущий (и зачастую не находящий!) ответы на вопросы.
Бытует мнение, что стихи Прасолова асоциальны, герметичны. Это не так. Разумеется, в его стихах нет КАМАЗов и «Братских ГЭС» — социальное проявляется в лирике поэта исподволь, не лобово.
Вот как поэт, дитя войны, вспоминает о страшном лихолетье.
На пустыре обмякла яма,
Наполненная тишиной,
И мне не слышно слово «мама»,
Произнесенное не мной.
Тяжелую я вижу крышу,
Которой нет уже теперь,
И сквозь бомбежку резко слышу,
Как вновь отскакивает дверь. [ 3 ]
Лучшие стихи Прасолова предельно немногословны, лапидарны. У него есть настоящие шедевры, которые отчасти перекликаются с лирикой другого вечного странника — Георгия Иванова.
Читая и перечитывая Алексея Прасолова, понимаешь: тихим, спокойным поэтическим шагом, никому ничего не доказывая, не стремясь никому понравиться, поэт дошел до своего читателя. И остался в русской литературе. А это удавалось немногим.
Основным атрибутом традиционной поэзии Прасолова стала философия, философский взгляд на мир, его поэзия сродни познанию мира. Именно поэтому она современна и в наши дни.
Перекликается с талантом Прасолова талант Владимира Соколова (1928 — 1992). Владимир Соколов тоже никогда не спешил за модой, не суетился, не пробивался.
И вот уже много десятилетий он — один из самых читаемых в России авторов. Любим самыми разными слоями нашего народа, и, что наиболее примечательно, представителями разношерстного литературного сообщества — и традиционалистами, и авангардистами. Потому что талант. Потому что настоящий. Потому что сумел свое «новое слово тихонько шепнуть». Так тихо, что все услышали.
Удивительно — с годами его поэтика практически не претерпела изменений. Он дебютировал в сороковые (!) годы прошлого века сложившимся мастером, поэтом классической традиции. Не все стихи у Соколова равнозначны — это правда. Но в своих лучших произведениях это, конечно, поэт Божьей милостью.
По этой строфе можно судить о версификационном мастерстве поэта, четырех/двухстопный ямб не выглядит устаревшим и старомодным, стих пружинст, поэт использует паронимическую рифму сарая—сырая (подобные рифмы стали наиболее распространены именно в конце ХХ века), неожидан для традиционалиста рифмоид луч—ночь. Словом, традиционалист Соколов использовал широкий диапазон стилистических приемов. Традиция находила опору в поиске новых выразительных средств. А новые выразительные средства «опирались» на традицию. Все взаимосвязано. Но главное, что совершенная стихотворная техника Владимира Соколова была слита воедино с его лирическим героем — человеком нешумным, совестливым, ранимым и думающим не только о себе.
…Пытаясь понять поэта, всегда ищешь его литературные истоки, корни. В случае с Владимиром Бояриновым это сделать не трудно. Поэту явно близки по духу Сергей Есенин и Николай Рубцов, Николай Тряпкин и Юрий Кузнецов, Анатолий Передреев и Василий Казанцев.
Заметно некоторое влияние Георгия Иванова. Но совершенно очевидно: Бояринов — самостоятельный, сложившийся поэт. Первоклассный мастер и глубокий художник. Он — мастер стиха, несущий свое слово людям. Его стих ладен, точно северный сруб-пятистенок, открыт как истинно русская душа. Трагичен и самоироничен одновременно.
Его лапидарные, выверенные восьмистишия запоминаются сразу.
Только перепел свищет о лете,
Только ветер колышет траву.
Обо всем забывая на свете,
Я гляжу и гляжу в синеву.
Ничего я для неба не значу,
Потому что на вешнем лугу
Я, как в детстве, уже не заплачу.
Не смогу. [ 6 ]
В этих стихах все как на ладони. И горемычная, забубенная душа, которая неотделима от грешной и святой Родины, и безупречная эвфония, и крепкие дактилические ассонансные рифмы (стаями–растаяли; озимью–осенью). Главное — виден национальный характер, русский человек. Человек, мучающийся, страдающий, безоглядный, неистовый и нежный, откровенно размышляющий о смысле жизни. Размышляющий о себе. Размышляющий о всех нас.
Бояринов придерживается не только силлаботонической манеры. У него немало верлибров. Он мастер раешного стиха — постоянно обращается к фольклорным жанрам. Но в каком бы стиле он не писал, его стих всегда профессионален. Спрессован, пружинист, музыкален. И — всегда лиричен, и всегда — о душе. Вот, например, стихотворение под названием «Поздно». Судя по нему, можно сказать, что поэт вступил в пору поэтической зрелости.
Август осыпался звездно,
Зори — в багряном огне.
Поздно досматривать, поздно,
Встречи былые во сне.
Встретим улыбчивым словом
Первый предзимний рассвет.
Прошлое кажется новым,
Нового в будущем нет.
Дорого только мгновенье,
Только любовь на двоих.
Ты отогрей вдохновенье
В теплых ладонях своих.
Веки с трудом поднимаю,
Слезы текут из очей.
Как я тебя понимаю,
Ангел бессонных ночей.
Полночью я просыпаюсь
С чувством неясной вины.
Каюсь, любимая, каюсь!
Поздно досматривать сны!
Эта лихая погода
С первой снежинкой в горсти
Нам не подскажет исхода,
Нам не подскажет пути.
Вырваться надо на волю,
Надо дойти до конца
Нам по бескрайнему полю
До золотого крыльца.
В темени невыносимой
Мы спасены от беды
Светом звезды негасимой,
Светом падучей звезды. [ 8 ]
…Мы живем в мире больших и грязных PR-технологий, когда легко белое выдать за черное, а черное за белое. К сожалению, эти технологии проникли не только в бизнес, но и в изящную словесность. Сколько голых и бездарных королей поэзии гуляет по Москве, не ведая стыда! И никто их не одернет, никто не приведет в чувство. Более того, у этих королей своя свита — литературные деятели (кураторы), приближенные критики, издатели и т. д.
Наблюдать за этим и грустно, и смешно. Все равно пройдет время — и липовые «рейтинговые» стихоплеты сойдут на нет, будто бы их и не было. Время все расставит по своим местам. Мощь поэтической России прирастает регионами, которых мы, к сожалению, не знаем, а точнее, не хотим знать.
Андрей Санников, живущий в Екатеринбурге один из лучших поэтов поколения, печатается в центральных московских журналах крайне редко — из недавних публикаций на память приходят разве что подборка в журнале «Знамя», № 3 за 2009 год, и публикации в журналах «Дети Ра» и «Зинзивер».
Между тем, это поэт могучего дарования, разнообразных (в том числе авангардных) традиций, богатейшего словаря и виртуозного версификационного мастерства.
В каждом стихотворении Санникова — изысканная метафорическая система, внезапные перепады ритма, неожиданные эллипсы. При этом, как правило, его стихи выдержаны в определенной силлаботонической метрике. Вот характерное для него стихотворение:
Я говорил тебе, ненужное дыханье:
как будто — ничего, но мука — не снести.
Стоишь один в полуподводном храме,
в горсти.
Вот катакомбный сон. Вот стыд, как древесина.
Глядишь во тьму, как выпь, в белесый негатив.
Обратна темнота, причина — не причина,
простив.
Ты знаешь (сквозняки гуляют по запястьям),
что смерть, как медсестра, бездетна и бедна,
опрятна. Что еще? И пишет синей пастой
она. [ 9 ]
Музыка стихотворения рождает новые смыслы, усеченные строки абсолютно оправданы, они «работают» на реализацию творческого замысла автора. И таких замечательных стихов у Андрея Санникова много.
…Юрий Перфильев — поэт непростой для восприятия. Он и традиционалист, и авангардист одновременно. Традиционалист — потому что использует классические стихотворные метры, точные (как правило) рифмы, авангардист — потому что наделен новым поэтическим видением. Его метафоры сложны и нетривиальны, его язык богат, но не эклектичен. Чувствуется, что автор прошел превосходную школу. Полагаю, что близкими поэтами Юрию Перфильеву являются Николай Заболоцкий, Иван Жданов, Алексей Цветков, Александр Чернов, Георгий Прашкевич, Сергей Попов, Евгений Чигрин, Андрей Санников, Алексей Ивкин, Елена Оболикшта.
Но, безусловно, он самостоятельный поэт, имеющий «лица необщее выраженье».
Основа поэзии Перфильева — это сильный метафорический ряд, безупречная звукопись и строгость, выверенность стихотворного метра.
Смысл в поэзии Перфильева спрятан далеко в метафоре, в других тропах. Но, возможно, именно такой тропой способна идти современная поэзия.
Вот характерное для поэта стихотворение:
Здесь нет пересказа, чем грешит большинство стихотворцев. Это поэзия, которую не перескажешь прозой.
Не перескажешь прозой и стихи Михаила Лаптева (1960 — 1994).
…Николай Заболоцкий определил в свое время суть поэзии аббревиатурой МОМ. Мысль — образ — музыка. Гениальный автор «Столбцов» показал, что поэзия синтетична, собирательна по своей природе и не обязана ограничиваться одним, пусть даже очень эффектным приемом. Космическое сочетание несочетаемого — это, по-видимому, и есть магистральный путь поэзии. Современных авторов, следующих по этому пути, не так много.
Рассмотрим творчество Михаила Лаптева, нашего талантливейшего современника, который ушел из жизни, не дожив до своего тридцатилетия. Стихов этого поэта, продолжившего и развившего стиховые системы раннего Пастернака и Заболоцкого времен «Столбцов», опубликовано не много (в ЖЗ всего две подборки!) [ 11 ] Между тем, это стихи высочайшей пробы.
[ 1 ] Алексей Прасолов, «На грани тьмы и света», Воронеж, Центр духовного возрождения Черноземного края, 2005. С. 34
[ 3 ] Там же. С. 162
[ 4 ] Владимир Соколов, «Это вечное стихотворенье… Книга лирики». Предисл. М. Е. Роговской-Соколовой. Сост., подгот. Текста И. З. Фаликова. Издательский дом «Литературная газета», М., 2007. С. 44
[ 6 ] Владимир Бояринов, «Испытания», М., «Новый ключ», 2008. С. 6
[ 9 ] Андрей Санников, «Знамя», № 3, 2009, сайт www.magazines.ru
[ 10 ] Юрий Перфильев. «Другие дни». М., Библиотека журнала «Дети Ра», 2009. С. 55
[ 11 ] Одна из самых значительных публикаций вышла в 1997 году в коллективном сборнике «Полуостров» (Москва, издательство АРГО-РИСК).
Какие классические традиции наследует современная поэзия
Русская классическая литература XIX века внесла большой вклад в мировую культуру тем, как подошла к постановке и освещению сложных проблем человеческой личности, общества, бытия. Пушкин, Лермонтов, Тургенев, Гончаров, Толстой, Достоевский, Салтыков-Щедрин, Островский обратили внимание на сложность отношений человека с обществом и пришли к выводу о непреходящей ценности духовных традиций.
Представления о добре и зле, правде и лжи, о предназначении человека и государства должны были, по замыслу писателей тех лет, стать нравственной основой современного им общества. Писатели-реалисты XIX века стремились пробудить в читателе желание изменить существующий порядок вещей и стать лучше, чище, добрее и справедливее. Эти идеи получили свое развитие и в творчестве писателей наших дней.
Проблема преемственности поколений, их духовной неразрывности является одной из главных в современной литературе. Для героев Васильева, Астафьева, Распутина, Айтматова непреходящими остаются духовные ценности, заветы предков.
В повести Б. Васильева «Завтра была война» удивительно воссоздана обстановка предвоенного среднерусского городка. Главные герои повести – довоенные школьники, воспитанные на романтике «революционных буден». Наивные и прямолинейные, искренние и бесстрашные, они пытаются разобраться в сложной жизни взрослых, в окружающем мире. Общечеловеческие ценности, которые внушают детям родители, постепенно вступают в противоречие с реальной действительностью, жестокой и бесчеловечной. И детям приходится делать нравственный выбор, так как от него зависит не только их собственная жизнь, но и жизнь других людей.
Через множество испытаний пройдут герои повести, открыв в конце концов известную истину, которую автор предельно точно сформулировал в предсмертном письме Вики Люберецкой: «…нельзя предавать отцов. Нельзя, иначе мы убьем самих себя, своих детей, свое будущее». И детей тоже предавать нельзя. Никого предавать нельзя! Страшно, когда предательство совершается в частной жизни. Еще страшнее, когда это предательство совершает государство по отношению к своим гражданам.
Поколение Искры Поляковой из повести «Завтра была война» и поколение Леонида Сошнина из «Печального детектива», каждое – по-своему, так или иначе вступают в противоречие с обществом, в котором живут. Это борьба за торжество правды и справедливости, которую каждый должен вести и с самими собой, и с окружающей действительностью. Не всем это по силам. Многие, забыв нравственные устои отцов, живут по принципу «моя хата с краю». Но в том, что остались еще люди, не потерявшие своей связи с землей, народом и родной культурой, современные писатели черпают надежду на возрождение и обновление нашей страны.
Взглядом неравнодушного человека смотрит В. Астафьев на мир в повести «Печальный детектив». Его герой, Леонид Сошнин, бывший «опер», выйдя на пенсию по ранению, становится писателем. Перед нами разворачивается картина советской действительности, увиденная острым глазом оперативника и художественно заостренная пером писателя. Протокольная информация о преступлениях сменяется в повести размышлениями главного героя о смысле жизни. Герой выступает одиноким борцом против преступников всех мастей, против бездуховности в обществе.
Изданная на рубеже перестройки, в 1986 году, повесть Астафьева обнажила язвы и доперестроечного общества, и современного. Надо было иметь смелость сказать современникам предельно прямо правду о нас самих и о нашем государстве.
Тема Родины – основная тема произведений В. Распутина. В книге «Что в слове, что за словом. » Валентин Распутин пишет: «Малая» родина дает нам гораздо больше, чем мы в состоянии осознать. Человеческие наши качества, вынесенные из детства и юности, надо делить пополам: половина от родителей и половина от взрастившей нас земли. Она способна исправить ошибки родительского воспитания. Первые и самые прочные представления о добре и зле мы выносим из нее и всю жизнь соотносим с этими образами и понятиями…»
У каждой национальной литературы в нашей стране, как и у народа, творящего словесное искусство, своя история. Но все они оказались в той или иной степени под влиянием классической русской литературы. Так, например, творчество Ч. Айтматова демонстрирует тесное переплетение художественных особенностей русской классической литературы и национальных фольклорных традиций. Можно ли причислить писателя к «национальным» авторам? Пишет он на русском языке. В основе всех произведений писателя лежит общечеловеческое представление о нравственности. Его повести «Джамиля», «Тополек мой в красной косынке», «Первый учитель», «Белый пароход», «Пегий пес, бегущий краем моря» прочно вошли в сокровищницу отечественной литературы. Романы «И дольше века длится день…», «Плаха» и «Богоматерь в снегах», созданные в 80 – 90-х годах, стали событием культурной жизни всех народов бывшего СССР.
Хотя речь во всех этих произведениях идет о жизни так называемых «национальных меньшинств», оказывается, проблемы, которые поднимает автор, не имеют национальных границ.
В романе «И дольше века длится день…» главный герой Едигей Жангельдин – простой рабочий с затерянного в глухой степи полустанка – представлен носителем тех духовных ценностей, которые на протяжении веков складывались и преумножались в казахском народе. Пройдя войну, испытав горе, голод и послевоенные мучения, Едигей не потерял себя как личность, не растерял ценности, которые в него заложили отец и мать, поэтому он и становится духовным преемником Казангапа, старейшины разъезда Боранлы – Буранный.
Едигей и Кзангап собирают и хранят многовековой опыт казахов, их мудрость и поэзию, но при этом они невольно становятся духовными лидерами всего населения разъезда, независимо от национальности. Будучи по натуе философом, Едигей постепенно обобщает факты из современной ему жизни и, анализируя их, приходит к неутешительной мысли о том, что люди измельчали, потеряв связь со своим прошлым. Называя людей без прошлого, без родины, манкуртами, Едигей все-таки надеется на пробуждение нравственной памяти людей. Это, по мнению героя, единственный верный путь к изменению несовершенного общества, в котором мы живем.
На примере русской классической и современной литературы мы видим, что утверждение общечеловеческих ценностей бытия является доминирующим в творчестве многих писателей.
Кто в современной российской поэзии продолжает классические традиции? Поэт Стефания Лемберг
Писателей и поэтов в России сегодня много, а вот качественной литературы, которая продолжала бы классические традиции и бичевала пороки современного российского общества, вроде как нет. Современные толстые журналы, по моим наблюдениям, сейчас очень активно пропагандируют авангардные направления в поэзии, где каждый автор — сам себе режиссер, причем такой режиссер, которого обычный зритель мало понимает. Или не понимает вообще!
Зато публикуемые авторы упиваются собственной оригинальностью и сложной, запутанной, понятной только им самим, метафоричностью. На многочисленных поэтических конкурсах предпочтения также отдаются авторам постмодерновым и трудновоспринимаемым. Вот и остается обычный читатель, жаждущий простого, весомого и точного художественного слова, перед выбором: либо читать изрядно поднадоевшие дешевые детективчики, либо «наслаждаться» запутанной абракадаброй слов и образов темного подсознания «новых гениев», уже и не знающих, чем бы еще шокировать публику!
Я не буду вдаваться в тонкости лингвистического и литературоведческого анализа современных литературных направлений. Не хочу показаться занудой. Цель моей статьи в другом — познакомить читателя с простой и честной поэзией, которая сегодня все-таки существует, но знают о ней немногие.
Речь пойдет о представителе современной реалистической школы в русской поэзии — Стефании Лемберг. Некоторые почитатели, характеризуя ее творчество, отмечают, что она «тянет традицию русской литературы». На мой взгляд, слово «тянет» здесь совсем неуместно. Она действительно работает в реалистичной манере, но традицию не тянет, а продолжает, дает ей новую жизнь.
О ее биографии мне мало известно, кроме того, что она омичка. Пишет под псевдонимом, который сложила на иностранный манер из двух имен и фамилий своих предков.
Стихи Стефании разноплановы. В них мало «искусства», то есть надуманности и отвлеченности от реальной жизни. Автор почти совсем не пишет о любви (довольно редкий случай для поэта!), зато затрагивает массу других тем, которые, на мой взгляд, были бы более характерны для прозы, не будь в российской поэзии Некрасова с его художественно-поэтической гражданственностью. В отдельных своих стихах Стефания Лемберг бывает даже сурова (стихотворение «Запоздавшее счастье») или насмешливо-иронична (стихотворение «Иного, чем любовь нет дела»).
В поэзии Стефании присутствует социальная тематика (цикл «Отверженные») — и это тоже редкий случай для современной поэзии. Очень своеобразно трактуется автором тема Женской судьбы в России (стихотворение «Гимн женщины», «Узких улиц темное нутро» и др.).
Близки для автора и фольклорные мотивы, ритмы частушки или напевы народных песен-раздумий и даже плачей с трагическим сюжетом (стихотворения «Богородица шла…», «Одинокой вербою…», «Все цветы поникли в поле»). Очень яркий, озорной фольклорный образ создан Стефанией в стихотворении «Облепиха». В такой же народной манере написан цикл четверостиший «Городские картинки».
Произведения этого автора вызывают горячие споры как у критиков, так и у читателей. От себя могу сказать: мне нравится этот автор тем, что ее стихи «не причесаны на общий манер», нескучны, глубоки, интересны. Ее поэзия впечатляет, ее сочные художественные образы запоминаются невольно, сами собой. Они просты, лиричны, прозрачны. Они не перегружены интеллектуальной заумью автора. В них каждая строчка дышит поэзией («Провинциалка», «На окраине города жить» и др.). Образы как будто давно знакомы читателю, но в то же время неповторимо-новы. Такое умение вписаться в традицию и в то же время привнести в нее что-то новое, свое, и называется талантом.
В стихах Стефании чувствуется юношеский максимализм, порой преувеличенно острый трагизм (стихи «Зачем ты плачешь, мамочка моя», «Мой пес страдалец и философ», «Земле, как и мне, одиноко» и др.), в них много вопросов (о смысле жизни, например, или о свойствах собственной души). Наполненность стихов Стефании подобными чертами говорит о том, что их автор молод и неравнодушен к жизни, воспринимает жизнь открыто и честно, а не прячется за иронией и пессимизмом.
Несмотря на трагизм и обостренные чувства, поэзия Стефании Лемберг оптимистична. Ее отдельные стихи искрятся юмором (например, «Расстарайся, папенька, чтоб была богатенька»). А собранные вместе — оставляют ощущение полноты жизни.
Автор владеет разной поэтической и жанровой формой — от баллады до притчи, от частушки до плача, от лирической миниатюры до раскрытого эпического повествования.
Со стихами Стефании Лемберг вы можете познакомиться на творческих сайтах в Интернете. Ее поэтические сборники, как и в большинстве случаев сегодня, находятся в частных коллекциях. За один из них автор был удостоен Литературной премии им. (г. Омск).
Какие классические традиции наследует современная поэзия
Петербургская поэтесса. Член Союза писателей Санкт-Петербурга. Стала лауреатом премии журнала «Звезда» в 2011 году.
Поэтесса, ставшая лауреатом Премии имени Аполлона Григорьева. По многим ее стихотворениям поставлены спектакли в Москве, Перми, Скопине.
Давайте проанализируем отрывок стихотворения Виславы Шимборской «Лук». Автор произведения описывает простой, казалось бы, знакомый всем овощ — луковицу, которая представлена в её видении как эталон гармонии с собой и совершенства:
Могла бы заглянуть луковица
Без страха в собственные глубины..
Вислава создает образ «превосходного яства» при помощи постмодернистского пафоса, используя высокопарные определения, которые, тем не менее, кажутся абсурдными:
(«Производит она фурор», «Центростремительная фуга»), правда? Выраженная метафоричность, смещение идеалов, неожиданное заключение: в начале повествования лирический герой упоминал «чужеродность и дикость» человеческой личности, а в финале становится ясно, что это и делает его особенным по сравнению с остальным миром.
Отличие произведения Виславы Шимборской от других стихотворений эпохи постмодернизма, для представителей которого не чужд хаос, заключается в рациональной конструкции стихотворения, ее четко выстроенной логике. В то же время Вислава, как и многие поэты современности, использует «технику телесности» — восприятия мира через кинестетику и органы чувств, в ее стихотворении можно найти множество отсылок к анатомии не только человека, но и самого лука: («Слизи и тайны блаженства»), что позволяет сопоставить возвышенное описание внутреннего мира овоща и некрасивость человека. Вислава Шимборска наделяет овощ поистине буддистскими качествами: предельная открытость миру и внутренняя чистота:
А в луковице луковица,
Не кишки позавиты.
Она многократно нага.
И все же хорошо, что нам, по словам Виславы, «заказан идиотизм совершенства»: именно «нервы, жиры и жилы» делают человека человеком, живым и неидеальным, но тем не менее прекрасным. Человеку доступен весь мир, а лук замкнут в своем совершенстве — в этом и заключается идея её произведения.
Стихотворение написано в 2013 году. Оно относится к разделу «Мужская лирика» и имеет высокие рейтинги среди пользователей интернета («4,6»).
Основные мотивы: любовь и одиночество («Я — однолюб!»). Стихотворение от первого лица, от лица поэтессы, но в мужском обличии. Ах Астахова написала это лирическое произведение без сюжета, но использовала темообразующий прием — чувства. В стихотворении говорится о безответной любви, «однолюбстве» и одиночестве. Ах Астахова при написании использует как бытовую (повседневную) лексику, так и литературную (книжную).
Размер стихосложения — дольник. Стихотворение «Однолюб» написано кольцевой рифмовкой (абба). Ах Астахова использует метафору («С других я таю губ») для более ясного, красивого и лаконичного изъяснения. Произведение буквально пронизано такой стилистической фигурой, как инверсия — нарушение порядка слов в предложении («Её под ручку водят смело / Лихие женихи»), чтобы читатель почувствовал всю горечь и досаду происходящего. Первая и последняя строфа сопровождаются повтором с междометием («Черт подери! Я — однолюб»). Все стихотворение написано с восклицанием — это передаёт возбуждение чувств автора. Астахова в этом произведении использует постановку авторских знаков («А эти губы — далеки!») для того, чтобы акцентировать внимание читателей на каких-то определённых строках стихотворения и для передачи нужной интонации — пауз.
Использование тропов, стилистических (синтаксических) фигур и других литературных приёмов придаёт стихотворению «Однолюб» динамику и экспрессию, а также способствуют полному и глубокому раскрытию его идейного содержания.
Люблю, когда меня приводят в чувство
жрецы официального искусства.
Их уши занавешены лапшой,
их идеалы вечны и нетленны.
Со всех сторон их защищают стены,
в которые не вхож никто чужой.
И я не знаю, кто я в их кругу,
и чувствую себя всю жизнь в долгу
не перед ними, нет, а перед теми,
кто верит им и не поверит мне.
Виктор Коркия — это представитель иронической, шаржированно-гротесковой поэзии. В своих произведениях он высмеивает порядки и законы абсурдного общества, где правда заменена тем, что нужно правящей элите. Начинается стихотворение с глагола «люблю», но он несет не душевную теплоту чувства, а оставляет после себя горькое, неприятное послевкусие грустной иронии и ядовитого сарказма и настраивает читателя на негативное отношение к главным образам «жрецов официального искусства» стихотворения. Автор использует прием инверсии в первом предложении, чтобы противопоставить свое лирическое «я» образу «жрецов», показать, что они находятся на разных полюсах в своих взглядах на обстановку вокруг. Важную роль в понимании произведения играет метафора «жрецы официального искусства», где с помощью иронии автор высмеивает представителей «официального», партийного искусства, одновременно показывая, что все стало настолько нелепым и неправильным. Те, кто раньше растворялся в настоящем творчестве, теперь стали хранителями нерушимого культа власти. Знаменитая поговорка про уши и лапшу занимает немаловажное смысловое место в стихотворении: сами «жрецы» не ведают, что окружены ложью и обманом, как и другие люди, которые слушают и верят уже им, «занавешенным лапшой». Не просто так здесь употреблено именно краткое причастие «занавешены» — возможно, это отсылка к «железному занавесу», который отделил СССР от всего мира. Единоначатие третьей и четвертой строки с местоимения «их», однако, не сближает их по смыслу — в первой автор говорит, что представители угодного официальной идеологии искусства сами не ведают правды, а во второй он саркастически подчеркивает окостенелость всех их установок и «идеалов» с помощью эпитетов «идеалы вечны», «нетленны».
Неоднозначен смысл двустишия «Со всех сторон их защищают стены, в которые не вхож никто чужой». С одной стороны, это относится к «жрецам», показывая их неприкосновенность и ограниченность одновременно, а, с другой стороны, смысл этого стиха связан и с «идеалами», которые «вечны и нетленны»: они спрятаны глубоко в шкафу, никто посторонний не может получить к ним доступ, чтобы хоть как-то понять или изменить. Создается впечатление, что и «жрецы», и их истины находятся в бетонной коробке, как радиоактивные элементы, которые опасны для окружающей среды и людей.
Стоит обратить внимание на проявление личного лирического «я» в последних четырех строках. Герой, как оказывается, является одним из высмеянных им же «жрецов официального искусства», но при этом он не понимает, что он делает среди них и кто он такой: «И я не знаю, кто я в их кругу». Повтор местоимения «я», употребление «себя», «мне» показывает метания личности в поисках ответов на вопросы, нужна ли, важна ли она в этом мире, на своем ли месте она.
«Кто я в их кругу», — герой противопоставляет себя обществу, находится в конфликте с окружающим миром и самим собой. Он испытывает чувство долга перед теми, кто был ненамеренно обманут «жрецами», потому что такие люди верят не лирическому герою, и пока он бессилен просветить их. Потому в конце всего произведения и конкретных последних четырех строк автор поставил многоточие — это и сожаление о собственной беспомощности, и те слова , которые он хотел бы сказать и представителям «официальной» культуры, и доверяющим им простым людям.
Таким образом, в своем стихотворении «Люблю, когда меня приводят в чувство» автор выражает сожаление лирического героя о собственном бессилии перед обществом, построенного на фальши и лжи. Герою стыдно, что он не может противостоять обману и помочь простым людям прозреть и найти истину.
Духовные традиции в древней и современной русской литературе
Воззри же на нивы, на сжатый овёс,-
Под снежною ивой
Упал твой Христос!
Прошло почти сто лет, а роль России — Приснодевы (признанной церквью мученицы за Христа) как и раньше неизменна, особенно в свете последних событий на Украине, да и во всём мире.
Оглядываясь на наше общество, хочется задать вопрос, вложенный Есениным в уста Пугачёва и трижды повторённый: «Люди! Вы с ума сошли?» Этот повтор, заимствованный из фольклора, вторичные по значению смыслы слов делают рисунок стиха неповторимым и по-прежнему актуальным. Пройдёт еще немного времени, и в стихах поэта читатели увидят за идеалами романтизма и бунтарства прежнюю Русь, «родину кроткую», которая вернулась к своим истокам, к своим берегам.
Что такое столетие для истории, для эпохи? Всего лишь эпизод, небольшое событие, которое потом можно уместить в строчки школьных учебников. А для страны это жизнь нескольких поколений людей. Так и случилось с нами, с нашей Россией в 90-е годы. Казалось, что связь поколений, культурных традиций оборвалась, представления о жизни изменились, и как в начале века «Пляшет перед взором буйственная Русь». Но мы пережили, перестрадали эти трудные годы, период безнравственной одержимости и вседозволенности, прошли проверку на прочность, и колесо времени постепенно вернулось к тому,от чего начался этот столетний путь.
Когда-то давно, в 1913 году в Крыму, в Коктебеле., Марина Цветаева написала:
Моим стихам, написанным так рано,
Что и не знала я, что я — поэт,
Сорвавшимся, как брызги из фонтана,
Как искры из ракет,
Ворвавшимся, как маленькие черти,
В святилище, где сон и фимиам,
Моим стихам о юности и смерти,
— Нечитанным стихам! —
Разбросанным в пыли по магазинам
(Где их никто не брал и не берет!),
Моим стихам, как драгоценным винам,
Настанет свой черед.
Эти давние строчки оказались пророческими. Для произведений Цветаевой настал такой период, когда их читают, понимают, любят, ими восторгаются. Значит, пришло время, когда все моральные категории вернулись на своё место, когда никто не назовёт чёрное белым, когда ложь и лицемерие стали называться своими истинными именами. Без культурных связей с прошлым это было бы невозможно. Пришло время, когда в России возрождается истинное значение таких понятий, как милосердие, сочувствие, добросердечие, благородство, патриотизм, сострадание. Когда-то эти слова считались основой не только русской духовной культуры, но других славянских народов. Долго они были незаслуженно забыты, и сейчас, открывая их для себя заново, люди учатся жить по совести, по душе. Об этом писали в своих произведениях многие представители современной литературы, в том числе А.И.Солженицын и В.П.Астафьев. Оба стали признанными защитниками нравственного отношения к людям, создателями галереи русских характеров, возрождали интерес к истокам духовности. У каждого из писателей по-своему проявилась мысль о крестьянстве, как об основе человечности, которую ещё можно возродить в российском обществе. Они же и предвидели, что это возвращение к своим духовным началам будет для нашего общества долгим и трудным, но оно идёт. По мнению Т.М.Вахитовой, «Астафьев сконцентрировал свои художнические наблюдения в сфере национального характера. При этом он всегда касается самых острых, больных, противоречивых проблем общественного развития, пытаясь идти в этих вопросах вслед за Достоевским».
Русская деревня в произведения Астафьева предстаёт перед нами духовно чистой и красивой. Светлый образ Родины воскрешает в памяти историческое прошлое нашей страны, глубже ощущается его связь с современным обществом. Она для нас — тот живительный источник, к которому мы обращаемся в годины бед и испытаний, «во дни сомнений и тягостных раздумий», равно как и в эпохи подъёма. Духовное родство прошлого и настоящего становится всё ощутимее. Из культуры предков мы черпаем глубокие мысли, находим в ней высокие идеалы, прекрасные образы. Её вера в добро и справедливость, её «горячий патриотизм» укрепляют и воодушевляют нас. М.В.Ломоносов называл русские летописи « книгами славных дел». Отрадно, что славные дела продолжаются, они творят нового человека по тем же канонам духовности, каким могли гордиться его предки.
Возрождение духовности и возврат к своим источнникам объясняет интерес в современном обществе ко всему народному, исконному. Примеров этому достаточно. Мне хочется добавить к сказанному только несколько штрихов, вернее фотографий.
