Чьи стихи не позволяй душе лениться

Поэт Н. А. Заболоцкий. Не позволяй душе лениться!

С ветром в поле когда-то обвенчана,

Вся ты словно в оковы закована,

Драгоценная моя женщина!

Не весёлая, не печальная,

Словно с тёмного неба сошедшая,

Ты и песня моя обручальная,

И звезда моя сумасшедшая.

Я склонюсь над твоими коленями,

Обниму их с неистовой силою

И слезами и стихотвореньями

Обожгу тебя, горькую, милую.

Отвори мне лицо полуночное,

Дай войти в эти очи тяжёлые,

В эти чёрные брови восточные,

В эти руки твои полуголые.

Что прибавится — не убавится,

Что не сбудется — позабудется.

Отчего же ты плачешь, красавица?

Или это мне только чудится?

Материал из Википедии — свободной энциклопедии

Орден Трудового Красного Знамени — 1958 г.

Николай Алексеевич Заболоцкий (Заболотский)[1] (24 апреля [7 мая] 1903, Кизическая слобода, Каймарской волости Казанского уезда Казанской губернии — 14 октября 1958, Москва) — русский советский поэт.

Родился недалеко от Казани — на ферме Казанского губернского земства, расположенной в непосредственной близости от Кизической слободы, где его отец Алексей Агафонович Заболотский (1864—1929)[2] — агроном — работал управляющим, а мать Лидия Андреевна (урождённая Дьяконова) (1882(?)—1926)[2] — сельской учительницей. Крещён 25 апреля (8 мая) 1903 г. в Варваринской церкви города Казани[1]. Детство прошло в Кизической слободе близ Казани и в селе Сернур Уржумского уезда Вятской губернии (сейчас республика Марий Эл). В третьем классе сельской школы Николай «издавал» свой рукописный журнал и помещал там собственные стихи. С 1913 года по 1920-й жил в Уржуме, где учился в реальном училище[3], увлекался историей, химией, рисованием.

В ранних стихах поэта смешивались воспоминания и переживания мальчика из деревни, органически связанного с крестьянским трудом и родной природой, впечатления ученической жизни и пёстрые книжные влияния, в том числе господствующей предреволюционной поэзии — символизма, акмеизма: в то время Заболоцкий выделял для себя творчество Блока, Ахматовой.

В 1920 году, окончив реальное училище в Уржуме, он едет в Москву и поступает там на медицинский и историко-филологический факультеты университета[3]. Очень скоро, однако, оказывается в Петрограде, где обучается на отделении языка и литературы пединститута имени Герцена, которое и заканчивает в 1925 году[3], имея с собою, по собственному определению, «объёмистую тетрадь плохих стихов». В следующем году его призывают на военную службу.

Служит он в Ленинграде, на Выборгской стороне, и уже в 1927 году увольняется в запас. Несмотря на краткосрочность и едва ли не факультативность армейской службы, столкновение с «вывернутым наизнанку» миром казармы сыграло в судьбе Заболоцкого роль своеобразного творческого катализатора: именно в 1926—1927 годах он пишет первые свои настоящие поэтические произведения, обретает собственный, ни на кого не похожий голос[4], в это же время он участвует в создании литературной группы ОБЭРИУ. По окончании службы получил место в отделе детской книги ленинградского ОГИЗа, которым руководил С. Маршак.

Заболоцкий увлекался живописью Филонова, Шагала, Брейгеля. Умение видеть мир глазами художника осталось у поэта на всю жизнь.

Уйдя из армии, поэт попал в обстановку последних лет НЭПа, сатирическое изображение которой стало темой стихов раннего периода, которые составили его первую поэтическую книгу — «Столбцы». В 1929 году она вышла в свет в Ленинграде и сразу вызвала литературный скандал и издевательские отзывы в прессе. Оценённая как «враждебная вылазка», она, однако прямых «оргвыводов»-распоряжений в отношении автора не вызвала, и ему (при помощи Николая Тихонова) удалось завязать особые отношения с журналом «Звезда», где было напечатано около десяти стихотворений, пополнивших Столбцы во второй (неопубликованной) редакции сборника.

Заболоцкому удалось создать удивительно многомерные стихотворения — и первое их измерение, заметное сразу же — это острый гротеск и сатира на тему мещанского быта и повседневности, растворяющих в себе личность. Другая грань «Столбцов», их эстетическое восприятие, требует некоторой специальной подготовленности читателя, потому что для знающих Заболоцкий сплёл ещё одну художественно-интеллектуальную ткань, пародийную. В его ранней лирике изменяется сама функция пародии, исчезают её сатирические и полемические компоненты, и она утрачивает роль оружия внутрилитературной борьбы.

Сборник «Стихотворения. 1926—1932», уже набранный в типографии, не был подписан в печать. Публикация новой поэмы «Торжество земледелия», написанной в какой-то степени под впечатлением «Ладомира» Велимира Хлебникова (1933), вызвала новую волну травли Заболоцкого. Угрожающие политические обвинения в критических статьях всё более убеждали поэта, что ему не дадут утвердиться в поэзии со своим собственным, оригинальным направлением. Это породило у него
разочарование и творческий спад во второй половине 1933-го года, 1934, 1935 годах. Вот тут и пригодился жизненный принцип поэта: «Надо работать и бороться за самих себя. Сколько неудач ещё впереди, сколько разочарований и сомнений! Но если в такие минуты человек поколеблется — песня его спета. Вера и упорство. Труд и честность…» И Николай Алексеевич продолжал трудиться. Средства к существованию давала работа в детской литературе — в 30-х годах он сотрудничал в журналах «Ёж» и «Чиж», которые курировал Самуил Маршак, писал стихи и прозу для детей (в том числе пересказал для детей «Гаргантюа и Пантагрюэля» Франсуа Рабле (1936))

Постепенно положение Заболоцкого в литературных кругах Ленинграда укреплялось. Многие стихи этого периода получили одобрительные отзывы, а в 1937 году вышла его книга, включающая семнадцать стихотворений («Вторая книга»). На рабочем столе Заболоцкого лежали начатые поэтическое переложение древнерусской поэмы «Слово о полку Игореве» и своя поэма «Осада Козельска», стихотворения и переводы с грузинского. Но наступившее благополучие было обманчивым.

19 марта 1938 года Заболоцкий был арестован и затем осуждён по делу об антисоветской пропаганде. В качестве обвинительного материала в его деле фигурировали злопыхательские критические статьи и клеветническая обзорная «рецензия», тенденциозно искажавшая существо и идейную направленность его творчества. От смертной казни его спасло то, что, несмотря на тяжелейшие физические испытания на допросах, он не признал обвинения в создании контрреволюционной организации, куда якобы должны были входить Николай Тихонов, Борис Корнилов и другие. По просьбе НКВД критик Николай Лесючевский написал отзыв о поэзии Заболоцкого, где указал, что «„творчество“ Заболоцкого является активной контрреволюционной борьбой против советского строя, против советского народа, против социализма».[7]

Срок он отбывал с февраля 1939 года до мая 1943 года в системе Востоклага в районе Комсомольска-на-Амуре; затем в системе Алтайлага в Кулундинских степях;
Частичное представление о его лагерной жизни даёт подготовленная им подборка «Сто писем 1938—1944 годов» — выдержки из писем к жене и детям[9].

С марта 1944 года после освобождения из лагеря жил в Караганде. Там он закончил переложение «Слова о полку Игореве» (начатое в 1937 г.), ставшее лучшим в ряду опытов многих русских поэтов. Это помогло в 1946 г. добиться разрешения жить в Москве.

В 1946 году Н. А. Заболоцкого восстановили в Союзе писателей. Начался новый, московский период его творчества. Несмотря на удары судьбы, он сумел вернуться к неосуществлённым замыслам.

Период возвращения к поэзии был не только радостным, но и трудным. В написанных тогда стихотворениях «Слепой» и «Гроза» звучит тема творчества и вдохновения.
Большинство стихотворений 1946—1948 годов получили высокую оценку сегодняшних историков литературы. Именно в этот период было написано «В этой роще берёзовой». Внешне построенное на простом и выразительном контрасте картины мирной берёзовой рощи, поющей иволги-жизни и всеобщей смерти, оно несёт в себе грусть, отзвук пережитого, намёк на личную судьбу и трагическое предчувствие общих бед. В 1948 году выходит третий сборник стихов поэта.

В этой роще берёзовой,

Вдалеке от страданий и бед,

Где колеблется розовый

Немигающий утренний свет,

Где прозрачной лавиною

Льются листья с высоких ветвей, —

Спой мне, иволга, песню пустынную,

Песню жизни моей.

В 1949—1952 годах, годах крайнего ужесточения идеологического гнёта, творческий подъём, проявившийся в первые годы после возвращения, сменился творческим спадом и почти полным переключением на художественные переводы. Опасаясь, что его слова снова будут использованы против него, Заболоцкий сдерживал себя и не писал. Положение изменилось только после XX съезда КПСС, с началом хрущёвской оттепели, ознаменовавшей ослабление идеологической цензуры в литературе и искусстве.

На новые веяния в жизни страны он откликнулся стихотворениями «Где-то в поле возле Магадана», «Противостояние Марса», «Казбек». За последние три года жизни Заболоцкий создал около половины всех произведений московского периода. Некоторые из них появились в печати. В 1957 году вышел четвёртый, наиболее полный его прижизненный сборник стихотворений.

Цикл лирических стихов «Последняя любовь» вышел в 1957 году, «единственный в творчестве Заболоцкого, один из самых щемящих и мучительных в русской поэзии»[11]. Именно в этом сборнике помещено стихотворение «Признание», посвящённое Н. А. Роскиной, позже переработанное питерским бардом Александром Лобановским (Очарована околдована / С ветром в поле когда-то повенчана / Вся ты словно в оковы закована / Драгоценная ты моя женщина…).

Хотя перед смертью поэт успел получить и широкое читательское внимание, и материальный достаток, это не могло компенсировать слабость его здоровья, подорванного тюрьмой и лагерем. По мнению близко знавшего Заболоцкого Н. Чуковского завершающую, роковую роль сыграли семейные проблемы (уход жены, её возвращение)[10]. В 1955 году у Заболоцкого случился первый инфаркт, в 1958 году — второй[3], а 14 октября 1958 года он умер.

Перед уходом он прочёл мне ещё одно своё новое стихотворение, которое потрясло меня больше, чем «Рубрук». Это было суровое требование, обращённое к самому себе:

Не позволяй душе лениться!

Чтоб в ступе воду не толочь,

Душа обязана трудиться

И день и ночь, и день и ночь!

Гони её от дома к дому,

Тащи с этапа на этап,

По пустырю, по бурелому,

Через сугроб, через ухаб!

Не разрешай ей спать в постели

При свете утренней звезды,

Держи лентяйку в чёрном теле

И не снимай с неё узды!

Коль дать ей вздумаешь поблажку,

Освобождая от работ,

Она последнюю рубашку

С тебя безжалостно сорвёт.

А ты хватай её за плечи.

Учи и мучай дотемна,

Чтоб жить с тобой по-человечьи

Училась заново она.

Она рабыня и царица,

Она работница и дочь,

Она обязана трудиться

И день и ночь, и день и ночь!

Когда я думаю о Заболоцком, я всегда вспоминаю это стихотворение. В нём он отчетливо и сильно выразил самую главную черту своего характера. Все беды, которые наваливала на него судьба, он побеждал, заставляя свою душу трудиться. Только этим он её и спас — и во время травли тридцатых годов, и в лагерях, и потом, когда его оставила жена. Прочитав мне это стихотворение, он ушёл — весёлый, не знающий, что больше ни одного стихотворения он уже никогда не напишет.

После инфаркта он прожил ещё полтора месяца. Состояние его было тяжёлым, но не казалось безнадёжным. По-видимому, только он один из всех и понимал, что скоро умрёт. Все свои усилия после инфаркта — а он не позволял душе лениться! — он направил на то, чтобы привести свои дела в окончательный порядок. Со свойственной ему аккуратностью он составил полный список своих стихотворений, которые считал достойными печати. Он написал завещание, в котором запретил печатать стихотворения, не попавшие в этот список. Завещание это подписано 8 октября 1958 года, за несколько дней до смерти.

Ему нужно было лежать, а он пошёл в ванную комнату, чтобы почистить зубы. Не дойдя до ванной, он упал и умер.

/Nikolay_Chukovskiy_O_Zabolotskom.doc Николай чуковский

Задача данной статьи – выяснить, как заложена смерть от инфаркта русского советского поэта НИКОЛАЯ АЛЕКСЕЕВИЧА ЗАБОЛОЦКОГО в его код ПОЛНОГО ИМЕНИ.

Смотреть предварительно “Логикология – о судьбе человека”. http://www.proza.ru/2012/03/16/1446

Рассмотрим таблицы кода ПОЛНОГО ИМЕНИ. Если на Вашем экране будет смещение цифр и букв, приведите в соответствие масштаб изображения.

9 10 12 27 39 54 73 91 102 112 122 136 146 157 172 184 185 195 196 208 214 225 243 249 255 258 268 292
З А Б О Л О Т С К И Й Н И К О Л А Й А Л Е К С Е Е В И Ч
292 283 282 280 265 253 238 219 201 190 180 170 156 146 135 120 108 107 97 96 84 78 67 49 43 37 34 24

14 24 35 50 62 63 73 74 86 92 103 121 127 133 136 146 170 179 180 182 197 209 224 243 261 272 282 292
Н И К О Л А Й А Л Е К С Е Е В И Ч З А Б О Л О Т С К И Й
292 278 268 257 242 230 229 219 218 206 200 189 171 165 159 156 146 122 113 112 110 95 83 68 49 31 20 10

ЗАБОЛОТСКИЙ НИКОЛАЙ АЛЕКСЕЕВИЧ = 292 = 91-УМИРАНИЕ + 201-ОТ ИНФАРКТА МИОКАРДА.

292 = 219-УМИРАНИЕ ОТ ИНФАРКТА + 73-МИОКАРДА.

292 = 165-ЖИЗНЬ ЗАКОНЧЕНА + 127-ОТ ИНФАРКТ а .

292 = 78-ВНЕЗАПНО + 214-УМИРАЕТ ОТ ИНФАРКТА.

292 = 120-УМИРАЕТ ОТ. + 172- 94-ИНФАРКТА + 78-ВНЕЗАПНО .

292 = 86-УМИРАЕТ + 206-ВНЕЗАПНО ОТ ИНФАРКТА.

292 = 112-ВНЕЗАПНО ОТ. + 180-ИНФАРКТА УМИРАЕТ.

Проведём дешифровку отдельных столбцов:

102 = СМЕРТЬ
_________________________________
201 = ОТ ИНФАРКТА МИОКАРДА

91 = УМИРАНИЕ
_________________________________
219 = УМИРАНИЕ ОТ ИНФАРКТА

Код ДАТЫ СМЕРТИ: 14.10.1958. Это = 14 + 10 + 19 + 58 = 101 = УМЕРШИЙ.

292 = 101-УМЕРШИЙ + 191-ГИБЕЛЬ ОТ ИНФАРКТА.

Код ДНЯ СМЕРТИ = 178-ЧЕТЫРНАДЦАТОЕ + 128-ОКТЯБРЯ, ОТ ИНФАРКТА = 306.

306 = УМЕРШИЙ ВНЕЗАПНО ОТ ИНФАРКТ а .

Код полной ДАТЫ СМЕРТИ = 306-ЧЕТЫРНАДЦАТОЕ ОКТЯБРЯ + 77- 19 + 58 -( код ГОДА СМЕРТИ ) = 383.

383 = 128-ОТ ИНФАРКТА + 128-ОТ ИНФАРКТА + 127-ОТ ИНФАРКТ а .

383 = 120-КОНЕЦ ЖИЗНИ + 263-ВНЕЗАПНАЯ ОСТАНОВКА СЕРДЦА.

383 – 292-( код ПОЛНОГО ИМЕНИ ) = 91 = УМИРАНИЕ.

Код числа полных ЛЕТ ЖИЗНИ = 176-ПЯТЬДЕСЯТ + 96-ПЯТЬ = 272.

272 = 78-БЕЗЖИЗНЕН + 194-ВНЕЗАПНЫЙ ИНФАРКТ.

272 = 96-ВНЕЗАПНАЯ + 176- 102-СМЕРТЬ + 74-ИНФАРК( т ).

292 = 20-ВЕК + 272-ПЯТЬДЕСЯТ ПЯТЬ.

272-ПЯТЬДЕСЯТ ПЯТЬ – 20-ВЕК = 252 = 86-УМИРАЕТ + 166-ИНФАРКТ МИОКАРДА.

Не позволяй душе лениться

• Жизнь
• Заболоцкий

Обращение «Не ленись!» мы слышим с младых ногтей, и оно стимулирует нас, заставляя не прирастать корнями к физической лени. Николай Заболоцкий в своём стихотворении «Не позволяй душе лениться» призывает к тому же, только обращается к душе, к духовному развитию человека.

Заставить тело лишний раз подтянуться или выгулять собаку проще, а вот избавить от лени душу гораздо сложнее. Если дать ей расслабиться, то власть возьмёт тело, не ограниченное никакими моральными сводами законов. Беда будет, если душа заснёт или ляжет на печку и вытянет ноги в истоме.

Как душе бороться с ленью

Заболоцкий в стихе использует множество символических сравнений, призывая постоянно требовать от души избавиться от лени. Для этого её следует таскать с этапа на этап, волочь к намеченной цели через сугробы и бурелом. Не надо её баловать – пусть лучше будет в черном теле, которое не позволит победить истоме.

Держи лентяйку в черном теле
И не снимай с нее узды!

Душа человека – это одновременно царица и рабыня, родная дочь и наёмная работница. Если её не подгонять, не подталкивать, то она снимет с вас последнюю рубашку и пустит по миру голым.

Она последнюю рубашку
С тебя без жалости сорвет.

Стихотворение «Не позволяй душе лениться» – это обращение Заболоцкого к читателям, это его призыв, его наставление. По мнению автора, душу не надо жалеть, иначе она не вырастет и останется с вершок, неспособной с высоты своей маленькой колокольни руководить проступками человека.

Только пройдя все испытания душа созреет и поднимется над телом на такую высоту, что ей хорошо станут видны настоящие ориентиры жизни и человек сможет уверенно идти по дороге бытия.

Анализ средств выразительности

Стих имеет шесть катренов, при этом последующий продолжает предыдущий, а в последнем поэтому делается вывод. Главная мысль стихотворения отражена в его названии.

Жанр строк – послание, которое написано четырехстопным ямбом при перекрестной рифмовке (лениться – толочь – трудиться – в ночь). Рифмы женские и мужские чередуются.

В стихотворении немного эпитетов (утренней звезде, жить с тобой по-человечьи), но много метафор:

1. Душа обязана трудиться.
2. Держи лентяйку в черном теле.
3. Гони её от дома к дому и т д.

С помощью метафор Заболоцкий показывает душу в образе живого существа, которое нужно постоянно наставлять, чтобы она не ленилась.

Есть в стихотворении и фразеологизмы, например, «чтоб в ступе воду не толочь» и «коль дать ей вздумаешь поблажку», которые обогащают речь и сокращают дистанцию между автором строк и читателем.

Мораль

Мораль сего стиха такова – чтобы быть человеком с большой буквы, надо не только развивать тело и получать знания для головы, но и не позволять душе обрастать паутиной лени.

Текст

Не позволяй душе лениться!
Чтоб в ступе воду не толочь,
Душа обязана трудиться
И день и ночь, и день и ночь!

Гони ее от дома к дому,
Тащи с этапа на этап,
По пустырю, по бурелому
Через сугроб, через ухаб!

Не разрешай ей спать в постели
При свете утренней звезды,
Держи лентяйку в черном теле
И не снимай с нее узды!

Коль дать ей вздумаешь поблажку,
Освобождая от работ,
Она последнюю рубашку
С тебя без жалости сорвет.

А ты хватай ее за плечи,
Учи и мучай дотемна,
Чтоб жить с тобой по-человечьи
Училась заново она.

Она рабыня и царица,
Она работница и дочь,
Она обязана трудиться
И день и ночь, и день и ночь!

Видео: читает А Волобуев

Николай Заболоцкий – Не позволяй душе лениться..

. Господи. так. кажется, и вижу какую-нибудь Первую Премию какого-нибудь “ВЛКСМ” (“Всесоюзного Ленинского Коммунистическоо Союза Молодёжи”), за какой-нибудь, скажем, 1930-й. 1940-й. 1950-й. 1960-й. 1970-й год, имени, скажем, Маяковского (и только Маяковского) по разряду поэзии. И нисколечко бы не удивился.

Господи . как же больно. как же грустнейше. И- как же обиднейше за Душу, за такое с Ней обращение. За всю эту “ударную пятилеточность”, за всю эту, скажем, целинно-метростроевскую стахановость, за всю эту гитарную стройотрядовость-“БАМовость”, за всю эту экспедиционную, романтичную таёжность-“геологоразведочность” и пр. Господи. Ещё не хватало некоего условно-воображаемого пинка. грубого пинка под зад этой самой Душе (ежели бы у души, скажем, и впрямь был бы эдакий марксистско-ленинский “зад”) . Какая же, простите, “воспитательная” жуть материалистичнейше-плотская. Какие образы. какие хамоватые выражения. какой словарь. какие же, с позволения сказать, эдакие и “воспитательные методы”, и “рекомендации”, и советы, и способы.

Как не вспомнить эти самые, то ли ЕЖОВЫЕ-Русские, то ли даже “ЕЖОВСКИЕ”-сталинские РУКАВИЦЫ пресловутые, для этой самой “Души”, так-то “трактуемой”-понимаемой. (впрочем- прошу меня извинить весьма великодушно). И как же далеко, ох, далеконечко не сразу решился Евгений бедный хоть бы что-нибудь тут молвить (и то- несколько черновичков бедных забраковав, ещё, признаться, и более образно красноречивых, и более резких, и, словом- ещё более откровенных в своей, скажем, “литературно-культурной историчности” совдеповской ) . чуть не сутки колебался-не решался (ну, может- и поменьше, да неважно. )

Словом- дорогой и дорогой, многоуважаемейший Николай Алексеевич. Уж простите и донельзя, и- до самых Православных Небесушек великодушнейше-снисходительнейше некоего полутысячелетне-Русского Православного Дворянина неизвестного за всё написанное-сказанное. Ибо- пока не написал бы, хоть как смогу-сумею- и успокоения мне не было бы. НУ, помилуйте. помилуйте. помилуйте, но. но. но. КАК ЖЕ МОЖНО ТАК С ДУШОЮ. С ДУШОЮ. И С ДУШОЮ, И ВООБШЕ- О ДУШЕ. О ДУШЕ.. О ДУШЕ. ЧУТЬ НЕ С ХЛЫСТОМ ДА ПЛЕТЬЮ НАД НЕЮ СТОЯ ЕЖЕДНЕВНЕЙШЕ, ТО И ДЕЛО ГРУБО НА НЕЁ ПОКРИКИВАЯ эдаким. эдаким. а впрочем, неважно, кем именно.

. молча. беззвучнейше. с тем- и честь имею кланяться глубокоуважаемейшему Зоболоцкому Николаю Алексеевичу (а впрочем- и вправду одному из, наверное, пяти-шести первейших-наилучших-талантливейших советских поэтов 1917-1991 годов)

Борис Леонидович Пастернак

Душа моя, печальница
О всех в кругу моем,
Ты стала усыпальницей
Замученных живьем.

Тела их бальзамируя,
Им посвящая стих,
Рыдающею лирою
Оплакивая их,

Ты в наше время шкурное
За совесть и за страх
Стоишь могильной урною,
Покоящей их прах.

Их муки совокупные
Тебя склонили ниц.
Ты пахнешь пылью трупною
Мертвецких и гробниц.

Душа моя, скудельница,
Всё, виденное здесь,
Перемолов, как мельница,
Ты превратила в смесь.

И дальше перемалывай
Всё бывшее со мной,
Как сорок лет без малого,
В погостный перегной.

1956

«Не позволяй душе лениться!»

Николай Алексеевич Заболоцкий – поэт, по определению К.Г. Паустовского, «пушкинской глубины, мелодичности и силы». Поэт неповторимой индивидуальности, многие строки которого стали классическими.
Он никогда не переставал искать свой особый поэтический голос, не похожий на голоса других поэтов. Его интересовали философские, вечные вопросы, среди которых особое место занимала тема человеческой красоты, красоты вообще – как внутренней, так и внешней.

Жизнь поэта, которая была насыщена событиями, достойными пера Шекспира и его трагедий, до последних дней была наполнена духовными исканиями. Заболоцкий штудировал Тимирязева, Вернадского, читал труды Эйнштейна. Был впечатлён концепцией Николая Фёдорова. Он увлекался идеями Циолковского. После знакомства с трудами учёного написал ему: «Ваши мысли о будущем земли, человечества, животных и растений глубоко волнуют».

Поэт увлекался и произведениями художников – Филонова, Шагала, Брейгеля. Любимым композитором Заболоцкого был Бетховен. Вдумчивый взгляд поэта в космос, в окружающий его мир помог ему открыть много загадочного и интересного.

Впервые поэзия Заболоцкого, широкое признание к которому в Отечестве пришло лишь посмертно, была представлена читателю с достаточной полнотой в Большой серии «Библиотеки поэта» (1965).

Вспомнили поэта и вновь обратились к его наследию во многом благодаря Евгению Евтушенко, который на своих вечерах поэзии говорил, что Заболоцкий – один из самых лучших. Теперь Заболоцкий вписан в ряд гениальных поэтов ХХ века.
Его сын Никита Николаевич, автор полной биографии отца, скрупулёзно занимается публикациями его наследия. Издано собрание сочинений. Жизни и творчеству Заболоцкого посвящено множество литературоведческих исследований. Творческое наследие поэта, как и всё неординарное, с годами становится лишь прекрасней.

***
«”Вращай, История, литые жернова!” – воскликнул великий русский поэт, естественно, вятский, Николай Заболоцкий», – с гордостью и любовью написал о Заболоцком его земляк Владимир Крупин.
Родиной предков поэта была Вятская губерния, поэтому он считается вятчанином. До самой старости Николай Александрович сохранил характерный северо-русский говорок.

Николай Алексеевич Заболоцкий родился 7 мая (24 апреля по ст.с.) 1903 года в Казанской губернии. Отец – агроном, мать – сельская учительница. Детские годы Николая прошли в селе Сернур Вятской губернии, недалеко от города Уржума, куда его отец был назначен управляющим земской фермой.

Стихи он начал писать в семь лет, когда учился в третьем классе. И даже стал издавать свой рукописный журнал. Там же, в Уржуме, будущий поэт поступил в реальное училище, которое окончил уже после революции, в 1920 году. Отец хотел, чтобы и Николай стал агрономом, продолжил его дело. Но сын выбрал иную судьбу.
С какой благодарностью, уже став поэтом, Заболоцкий вспоминал прежде всего отцовский шкаф с сочинениями русских и зарубежных классиков: «Здесь, около книжного шкафа я навсегда выбрал себе профессию, сам ещё не вполне понимая смысл этого большого для меня события».

Хотя большую часть жизни Заболоцкий прожил в других местах, он навсегда полюбил вятскую природу и вятских людей. Вспоминая Вятский край, поэт писал:
«Вдоволь наслушался я там соловьёв, вдоволь насмотрелся закатов и всей целомудренной прелести растительного мира. Свою сознательную жизнь я почти полностью прожил в больших городах, но природа никогда не умирала в моей душе и отобразилась во многих стихотворениях».

Неслучайно многие его стихотворения, как, например, «Я воспитан природой суровой…» (1953), посвящены природе, он умеет увидеть и передать в стихах неповторимую красоту земли, её мудрую спокойную величавость.

В государстве ромашек, у края,
Где ручей, задыхаясь, поёт,
Пролежал бы всю ночь до утра я,
Запрокинув лицо в небосвод.
Жизнь потоком светящейся пыли
Всё текла бы, текла сквозь листы,
И туманные звёзды светили,
Заливая лучами кусты.
И, внимая весеннему шуму
Посреди очарованных трав,
Всё лежал бы и думал я думу
Беспредельных полей и дубрав.

***
В Московский университет Заболоцкий поступает сразу на два факультета – филологический и медицинский. Но жизнь в голодной Москве не задалась. И хотя литературная среда Москвы захватила поэта, он вынужден был покинуть столицу. Через год он переехал в Петроград. С 1921 по 1925 годы Заболоцкий обучается здесь в Педагогическом институте имени А.И. Герцена на отделении русского языка и литературы.
В «Автобиографии» об этом периоде сказано: «Много писал, подражая то Маяковскому, то Блоку, то Есенину. Собственного голоса не находил».
В 1925 году на одном из литературных вечеров в Петрограде Заболоцкий знакомится с Александром Введенским и Даниилом Хармсом. Так появилось новое литературное объединение, которое вошло в историю под названием ОБЭРИУ (Объединение Реального Искусства).
Соединив театр, живопись и музыку, друзья мечтали поставить во главе всех искусств поэзию. В 1928 году Заболоцкий пишет главную часть их манифеста: «Мы — не только творцы нового языка, но и создатели нового ощущения жизни и её предметов».

***
В 1929 году вышла первая книга его стихов — «Столбцы», вызвавшая, по словам самого поэта, «порядочный скандал» и принёсшая ему популярность.
22 стихотворения «Столбцов», которые поражали, прежде всего, своей небывалой до тех пор поэтической формой, необычностью, яркостью, свежестью, своей гротескной новизной, – переписывали от руки, заучивали наизусть.
С точки зрения ритма стихи были написаны столь виртуозно, что буквально завораживали читателя, оказывали на него гипнотическое воздействие. В стихотворении «Пекарня» (1926) «оживает» тесто:

Тут тесто, вырвав квашен днище,
как лютый зверь, в пекарне рыщет,
ползёт, клубится, глотку давит,
огромным рылом стену трёт .

Особый эффект «Столбцов» достигается благодаря столкновению формы русской классической поэзии и приземлённых, бытовых деталей с карикатурными чертами:

В домах спокойствие и мир.
Ужели там найти мне место,
Где ждёт меня моя невеста,
Где стулья выстроились в ряд,
Где горка – словно Арарат –
Имеет вид отменно важный,
Где стол стоит и трёхэтажный
В железных латах самовар
Шумит домашним генералом?

Уже через месяц «Столбцы» нельзя было купить ни за какие деньги. Это была настоящая сенсация, один из самых ярких и значимых поэтических дебютов в русской поэзии XX века.
Однако в среде писателей и литературных критиков у Заболоцкого немедленно появились и сторонники, среди которых были С.Я. Маршак, Ю.Н. Тынянов, Н.С. Тихонов, В.А. Каверин, и непримиримые оппоненты – ими он был, по словам поэта, «причислен к лику нечестивых».

***
В 1938 году по ложному обвинению Заболоцкий был арестован и осуждён по делу об антисоветской пропаганде. Согласно обвинительному заключению от 31 июля 1938 года, Заболоцкий Николай Алексеевич «являлся участником антисоветской троцкистско-правой организации… автором антисоветских произведений, используемых в антисоветской агитации».

Обвинительным материалом послужили появившиеся к тому времени в печати осуждающие критические статьи ряда критиков.
По запросу НКВД был написан также отзыв критика Н. Лесючевского, в котором, в частности, подчёркивалось, что «творчество Заболоцкого является активной контрреволюционной борьбой против советского строя, против советского народа, против социализма».

Особым Совещанием Заболоцкий был приговорён к пяти годам исправительных работ по ст. 58-10-11 УК РСФСР.
В Ленинграде у поэта осталась семья (Николай Алексеевич женился в 1930 году): жена Екатерина Васильевна, 6-летний сын Никита и дочь Наташа, которой исполнился лишь год.

***
С 1938 по 1944 год Заболоцкий отбывал наказание в лагерях Дальнего Востока и Алтайского края, где стихов не писал. С весны до конца 1945 г. он жил с семьёй в Караганде, где работал чертёжником в строительном управлении. Там же он завершил работу над поэтическим переводом «Слова о полку Игореве» (1938, 1945) и отправил поэму в журнал «Октябрь». Его многолетний труд был опубликован и имел большой успех у читателей всего Советского Союза. Это оказало благотворное влияние и на его судьбу — как произведение, прошедшее в печать, и на творчество — как образец уникальной поэтики. Чуковский писал о переводе Заболоцкого, что в нём «передано главное: поэтическое своеобразие подлинника, его очарование, его прелесть».

В 1950 году «Слово о полку Игореве» вошло в серию «Литературные памятники». Всеобщее признание перевода «Слова» помогло Заболоцкому в 1946 году добиться освобождения. Он вернулся сначала в Ленинград, потом в Москву. Как бывший политзаключенный, которым определяли для жизни и работы пресловутый 101 километр, он не имел права жить в столицах и крупных городах СССР. Однако благодаря хлопотам его друга – литературоведа Н.Л. Степанова, деятельному участию в его судьбе Н.С. Тихонова, И.Г. Эренбурга и особенно председателя правления Союза писателей СССР А.А. Фадеева Заболоцкий получил и это право, и даже был восстановлен в Союзе писателей. Поначалу, пока Заболоцкий не получил квартиру в Москве, он вынужден был ютиться с семьёй то у знакомых, то в Переделкино.

«Не человек, а череп века», — сказал о нём Арсений Тарковский, встретив после ссылки: внешне Заболоцкий мало походил тогда на поэта, скорее, на крупного учёного.

Его возвращение в литературу было медленным и мучительным. Львиную долю времени и сил, как, впрочем, и тот же Арсений Тарковский, Заболоцкий отдавал переводам — их было легче напечатать, и они давали заработок.
Ему принадлежат переводы поэмы Шота Руставели «Витязь в тигровой шкуре», произведений многих грузинских авторов, немецкой классической поэзии, а также переложения для детей знаменитых романов Ф. Рабле, Д. Свифта, Шарля де Костера…

И всё же 1946-1958 годы – это и классический период творчества Заболоцкого-поэта. Во многих своих стихах Николай Алексеевич обращается к традициям русской философской поэзии:

Любите живопись, поэты!
Лишь ей, единственной, дано
Души изменчивой приметы
Переносить на полотно .
«Портрет» (1953)

В тумане облачных развалин
Встречая утренний рассвет,
Он был почти нематериален
И в формы жизни не одет.
Зародыш, выкормленный тучей,
Он волновался, он кипел,
И вдруг, весёлый и могучий,
Ударил в струны и запел.
И засияла вся дубрава
Молниеносным блеском слёз,
И листья каждого сустава
Зашевелились у берёз .
«Дождь» (1953)

Вот он – кедр у нашего балкона.
Надвое громами расщеплён,
Он стоит, и мёртвая корона
Подпирает тёмный небосклон.
Сквозь живое сердце древесины
Пролегает рана от огня,
Иглы почерневшие с вершины
Осыпают звёздами меня.
Пой мне песню, дерево печали!
Я, как ты, ворвался в высоту,
Но меня лишь молнии встречали
И огнём сжигали на лету.
Почему же, надвое расколот,
Я, как ты, не умер у крыльца,
И в душе всё тот же лютый голод,
И любовь, и песни до конца!
«Гроза идёт» (1957)

«После лагерей он полновесно вернулся в литературу, – считает Игорь Волгин, – и это редкий случай, возможно, всего второй после Достоевского: человек прошёл мрачные пропасти земли и вернулся с каторги ещё более мощным художником. Но его поэтика изменилась не только под влиянием этих внешних обстоятельств, хотя, конечно, и они наложили свой отпечаток на его творчество, а под воздействием глубинного внутреннего, душевного процесса».

***
В последние годы жизни Николая Алексеевича его семья распалась – от поэта уходит жена, и он остаётся один. Во имя обожаемого Коленьки Екатерина Васильевна вынесла всё: и его долгое заключение, и нищету, и бесконечное скитание с двумя детьми по чужим квартирам.

Заболоцкий, по воспоминаниям друзей, сперва удивился. Так сильно, что просто не поверил: Екатерина Васильевна ушла от него, когда жизнь почти что наладилась. Ушла к другому писателю. И хотя Екатерина Васильевна всё-таки вернулась к нему, эту трагедию Николай Алексеевич, здоровье которого было подорвано в лагерные годы, уже не забудет никогда.

В 1955 году у поэта случился первый инфаркт, но он упорно продолжал каждодневный труд. А утром, 14 октября 1958 года, Заболоцкий умер от второго инфаркта. Больное сердце поэта остановилось навсегда. Николаю Алексеевичу было всего 55.

В некрологе его впервые публично назвали «большим русским поэтом». Заболоцкий удостоился чести быть похороненным на Новодевичьем кладбище.

…Чувствуя приближение смерти, Заболоцкий составил свод своих произведений для будущего собрания сочинений, уничтожив тексты шуточных стихотворений и поэм. В 1957-м он подготовил и выпустил в свет книгу «Стихотворения» – наиболее полный его прижизненный сборник, куда вошли 64 стихотворения и избранные переводы.

В этом сборнике были опубликованы и стихи, которые через двадцать лет, в 1977-м, стали песнями Андрея Петрова «Обрываются речи влюблённых» и «Облетают последние маки» в кинофильме Эльдара Рязанова «Служебный роман». После выхода на экраны страны этого кинофильма их запела вся страна, правда, не обратив внимания на автора слов.

Вот уж поистине: нет пророка в своём отечестве! А ведь Чуковский, любитель и исследователь Некрасова, в своё время дал высокую оценку поэзии Заболоцкого, почувствовав в его поздних стихах что-то близкое классицистической гражданственности XIX века. Прочитав последнюю, четвёртую его книгу, Чуковский написал 5 июня 1957 года Николаю Алексеевичу восторженное письмо:

«Пишу Вам с той почтительной робостью, с какой писал бы Тютчеву или Державину.
Для меня нет никакого сомнения, что автор «Журавлей», «Лебедя», «Уступи мне, скворец, уголок», «Неудачника», «Актрисы», «Человеческих лиц», «Утра», «Лесного озера», «Слепого», «В кино», «Ходоков», «Некрасивой девочки», «Я не ищу гармонии в природе» – подлинно великий поэт, творчеством которого рано или поздно советской культуре (может быть, даже против воли) придётся гордиться, как одним из высочайших своих достижений.
Кое-кому из нынешних эти мои строки покажутся опрометчивой и грубой ошибкой, но я отвечаю за них всем своим семидесятилетним читательским опытом».
А последнее из написанных Заболоцким стихотворений – «Не позволяй душе лениться. » (1958) – стало его поэтическим завещанием:

Не позволяй душе лениться!
Чтоб в ступе воду не толочь,
Душа обязана трудиться
И день и ночь, и день и ночь!
Гони её от дома к дому,
Тащи с этапа на этап,
По пустырю, по бурелому,
Через сугроб, через ухаб!
Не разрешай ей спать в постели
При свете утренней звезды,
Держи лентяйку в чёрном теле
И не снимай с неё узды!
Коль дать ей вздумаешь поблажку,
Освобождая от работ,
Она последнюю рубашку
С тебя без жалости сорвёт.
А ты хватай её за плечи,
Учи и мучай дотемна,
Чтоб жить с тобой по-человечьи
Училась заново она.
Она рабыня и царица,
Она работница и дочь,
Она обязана трудиться
И день и ночь, и день и ночь!

И ещё после кончины Николая Алексеевича на его письменном столе близкие увидели лист бумаги. На нём были выведены чёткими буквами лишь три слова: «Пастухи, животные, Ангелы».

И слово «Ангелы» – не самое ли важное, что успел запечатлеть поэт в отечестве земном перед уходом в жизнь вечную…

Понравилась статья? Подпишитесь на канал, чтобы быть в курсе самых интересных материалов