Его стихи как телогрейка
На Кавказе
На Кавказе (с. 107).- З. Вост., 1924, 19 сентября, № 681; Кр. нива, 1925, № 7, 5 февраля, с. 159; Стр. сов.
Черновой автограф ст. 1-36 (РГБ) исполнен на обороте последней (по авторской нумерации, девятой) страницы статьи поэта о «предстоящем сезоне в литературе», где после подписи «Сергей Есенин» рукой автора проставлено: «Тифлис. 13/IX.24».
Печатается по наб. экз. (вырезка из Стр. сов.). Дата в Собр. ст., 2 – 1924. Датируется по публикациям в З. Вост. и Кр. ниве, где под текстом стихотворения стояло: «Тифлис. Сентябрь 1924».
В.А.Мануйлов рассказывал об одном из эпизодов своей беседы с Есениным (21 сентября 1924 г. в Баку): «Заговорив о Маяковском, Есенин заметно помрачнел. Он очень был обижен стихотворением «Юбилейное», написанным в тот год к 125-летию со дня рождения Пушкина. Маяковский уничижительно отозвался и о Есенине:
Ну, Есенин,
мужиковствующих свора.
Смех!
Коровою
в перчатках лаечных.
Раз послушаешь.
но это ведь из хора!
Балалаечник!
Быть может, тогда эти стихи Маяковского казались Есенину самой большой обидой во всей его жизни, и он не скрывал, что они его больно ранили. Есенин всегда благоговейно относился к Пушкину, и его особенно огорчало, что именно в воображаемом разговоре с Пушкиным Маяковский так резко и несправедливо отозвался о нем, о Есенине. Как будто эти слова Пушкин мог услышать, как если бы он был живым, реальным собеседником. Свою обиду он невольно переносил и на творчество Маяковского.
– Я все-таки Кольцова, Некрасова и Блока люблю. Я у них и у Пушкина только и учусь. Про Маяковского что скажешь? Писать он умеет – это верно, но разве это поэзия? У него никакого порядку нет, вещи на вещи лезут. От стихов порядок в жизни быть должен, а у Маяковского все как после землетрясения .
Есенин как-то весь потускнел, от утренней свежести не осталось и следа. Грустные глаза, усталая опустошенность во взгляде, горькая улыбка.
Потом стал читать свое недавно написанное в Тифлисе стихотворение про Кавказ» (Восп., 2, 174).
К рассказу В.А.Мануйлова нужно добавить, что «Юбилейное» Маяковского было опубликовано в З. Вост. 7 сентября 1924 года, т.е. всего за один-два дня до приезда в Тифлис Есенина. Все это, вместе взятое, объясняет, почему в стихотворении «На Кавказе» есть строки, посвященные В.В.Маяковскому.
Затем Есенин вспомнил Н.А.Клюева – в одиннадцатой строфе «На Кавказе» содержится известное определение «ладожский дьячок», отображающее негативное отношение его автора к клюевской религиозности. Это обращение здесь к имени Клюева также не случайно. Поэты встречались летом 1924 года в Ленинграде, и разногласия по религиозным вопросам в их беседах действительно возникали. Вот свидетельство самого Клюева из его письма друзьям от 18 августа 1924 года: «Особенно меня поразило и наполнило острой жалостью последнее свидание с Есениным, его скрежет зубный на Премудрость и Свет. Об этом свидании расспросите Игоря – он был свидетелем пожара есенинских кораблей. Но и Есенин с его искусством и я со своими стихами так малы и низко-презренны перед правдой прозрачной, непроглядно-всебытной, живой и прекрасной. » (Письма, 339). Этот разговор с Клюевым мог вспомниться Есенину, когда он работал над стихотворением «На Кавказе».
Следующая (двенадцатая) строфа стихотворения вновь содержит отзвук «Юбилейного» В.В.Маяковского,- на этот раз таких его строк: «Чересчур / / страна моя / / поэтами нища». Очевидно, что, написав «Других уж нечего считать» и т.д., Есенин согласился здесь с Маяковским (наблюдение А.А.Козловского).
Т.Ю.Табидзе писал в 1926 году о Есенине: «В первый же день приезда в Тифлис он прочел мне и Шалве Апхаидзе свое „Возвращение на родину“. И стихи и интонация голоса сразу показали нам, что поэт – в творческом угаре, что в нем течет чистая кровь поэта.
И я от тех же зол и бед
Бежал, навек простясь с богемой.
Поэт благодарит Кавказ: он научил его русский стих „кизиловым струиться соком“,- и дает как бы клятву .
Кавказ, как когда-то для Пушкина, и для Есенина оказался новым источником вдохновения. Есенин был в Грузии в зените своей творческой деятельности, и нас печалит то, что он безусловно унес с собой еще неразгаданные напевы, в том числе и напевы, навеянные Грузией. Ведь он обещал Грузии – о ней „в своей стране твердить в свой час прощальный“» (Восп., 2, 192-194).
Стихотворение Есенина стало для А.П.Селивановского поводом к таким суждениям: «Мы можем теперь говорить о новом Есенине. Есенин повернулся к Пушкину. И на Кавказе, где жил Пушкин, где грудь Лермонтова встретила свою смертельную пулю, он обращается к той же эпической простоте великих ушедших гениев . Не подражательность, не стилизация под Пушкина, не рабское копирование музыки пушкинских ритмов. Через голубую туманность неопределенных юношеских переживаний, через кабацкие взвизги хмельных ночей Есенин пришел к суровой чеканной простоте зрелого и действительно великого поэта» (журн. «Забой», Артемовск, 1925, № 7, апрель, с. 16).
Не пой, красавица, при мне . – первая строка стихотворения А.С.Пушкина (1828).
Азамат и Казбич – персонажи романа М.Ю.Лермонтова «Герой нашего времени» (1840).
Зурна и тари – восточные музыкальные инструменты.
Зане (церковнославянск.) – так как, потому что.
Его стихи как телогрейка
Издревле русский наш Парнас
Тянуло к незнакомым странам,
И больше всех лишь ты, Кавказ,
Звенел загадочным туманом.
Здесь Пушкин в чувственном огне
Слагал душой своей опальной:
«Не пой, красавица, при мне
Ты песен Грузии печальной».
И Лермонтов, тоску леча,
Нам рассказал про Азамата,
Как он за лошадь Казбича
Давал сестру заместо злата.
За грусть и жёлчь в своем лице
Кипенья желтых рек достоин,
Он, как поэт и офицер,
Был пулей друга успокоен.
И Грибоедов здесь зарыт,
Как наша дань персидской хмари,
В подножии большой горы
Он спит под плач зурны и тари.
А ныне я в твою безглядь
Пришел, не ведая причины:
Родной ли прах здесь обрыдать
Иль подсмотреть свой час кончины!
Мне все равно! Я полон дум
О них, ушедших и великих.
Их исцелял гортанный шум
Твоих долин и речек диких.
Они бежали от врагов
И от друзей сюда бежали,
Чтоб только слышать звон шагов
Да видеть с гор глухие дали.
И я от тех же зол и бед
Бежал, навек простясь с богемой,
Зане созрел во мне поэт
С большой эпическою темой.
Мне мил стихов российский жар.
Есть Маяковский, есть и кроме,
Но он, их главный штабс-маляр,
Поет о пробках в Моссельпроме.
И Клюев, ладожский дьячок,
Его стихи как телогрейка,
Но я их вслух вчера прочел —
И в клетке сдохла канарейка.
Других уж нечего считать,
Они под хладным солнцем зреют.
Бумаги даже замарать
И то, как надо, не умеют.
Прости, Кавказ, что я о них
Тебе промолвил ненароком,
Ты научи мой русских стих
Кизиловым струиться соком.
Чтоб, воротясь опять в Москву,
Я мог прекраснейшей поэмой
Забыть ненужную тоску
И не дружить вовек с богемой.
И чтоб одно в моей стране
Я мог твердить в свой час прощальный:
«Не пой, красавица, при мне
Ты песен Грузии печальной».
Сергей Есенин: на кавказе.
“Стихи о любви и стихи про любовь” – Любовная лирика русских поэтов & Антология русский поэзии. © Copyright Пётр Соловьёв
