Генрих гейне стихи не знаю что стало со мною
Генрих Гейне — Лорелей: Стих
Не знаю, о чем я тоскую.
Покоя душе моей нет.
Забыть ни на миг не могу я
Преданье далеких лет.
Дохнуло прохладой. Темнеет.
Струится река в тишине.
Вершина горы пламенеет
Над Рейном в закатном огне.
Девушка в светлом наряде
Сидит над обрывом крутым,
И блещут, как золото, пряди
Под гребнем ее золотым.
Проводит по золоту гребнем
И песню поет она.
И власти и силы волшебной
Зовущая песня полна.
Пловец в челноке беззащитном
С тоскою глядит в вышину.
Несется он к скалам гранитным,
Но видит ее одну.
А скалы кругом все отвесней,
А волны — круче и злей.
И, верно, погубит песней
Пловца и челнок Лорелей.
Перевод Самуила Маршака
Анализ стихотворения «Лорелей» Гейне
Один из самых удачных переводов произведения «Лорелей» Генриха Гейне принадлежит перу Самуила Маршака.
Стихотворение создано немецким поэтом в 1824 году. Ему остался один год учебы в университете до выпуска, он пишет романтические пьесы, готовит к изданию книгу стихов. Источником вдохновения для Г. Гейне также послужила неразделенная любовь. Впервые на звучный топоним, означающий «шепчущая скала», обратил внимание К. Брентано. Через двадцать с лишним лет Г. Гейне создаст свою трактовку новой легенды. На русский язык стихотворение переводили несколько поэтов, С. Маршак создал свой вариант в 1951 году. Его черновики пестрят многочисленными правками в поисках наиболее точного слова, эпитета, выражения. По жанру – баллада, легенда, по размеру – трехсложник (амфибрахий) с перекрестной рифмой, 6 строф. Надо отметить, строки немецкого оригинала короче, лаконичнее перевода, и отличаются сочетанием амфибрахия с ямбом. Лирический герой – сам тоскующий поэт. Начинается стихотворение с отрицания, с признания, что герой и сам не понимает, что происходит с его сердцем: покоя душе моей нет. Страшная сказка здесь становится более элегическим «преданием». Со второй строфы идут картины природы, вечернего Рейна. Меланхолия сменяется ощущением тревоги: пламенеет в закатном огне. «Девушка в светлом наряде»: начало четверостишия обманчиво мирно, ведь героиня в финале погубит «беззащитного пловца». Ее образ лишен фантастичности, привлекателен. Несколько раз повторяется слово «золото» в различных вариациях (тут и эпитеты, и сравнение). Особое внимание уделено волосам героини. Важной деталью ее облика становится гребень. Девушка отрешенна, погружена в собственные думы. Инверсия «поет она» — начало драмы. Волшебство содержится именно в пении Лорелей. Пловец «глядит в вышину», увлекаемый властной «зовущей песней». Челнок будет разбит, но движение к гибели уже не остановить. «Волны круче и злей»: эта строка немножко вводит читателя в заблуждение. Может показаться, что на реке разбушевалась буря, и именно она – виновница смерти героя. Однако к «гранитным скалам» его несут не бурные волны, а пение задумчивой красавицы. Кажется, что ей и дела нет до того, что происходит в душе героя и на реке. В печальном финале – отзвук романтических чувств самого поэта к прекрасной Амалии, которая его отвергала раз за разом, более того, смеялась над его стихами. Несколько лет он не мог излечиться от любовного недуга.
Обработка литературного мифа «Лорелей» Г. Гейне – часть цикла «Опять на родине», входящего в его знаменитую «Книгу песен». Впоследствии произведение было неоднократно положено на музыку.
Die Lorelei, Гейне – с немецкого
Это стихотворение Генриха Гейне переводилось на русский язык многими авторами, но ни у одного из них
я не встретила полного попадания в размер первоисточника, в том числе и в ставшем классическим переводе
Вильгельма Левика («Не знаю, что стало со мною. »), поэтому решила попробовать свои силы. Оно также
неоднократно положено на музыку, в том числе Ференцем Листом. Но для иллюстрации перевода я выбрала
исполнение австрийского певца Эриха Кунца (с хором) на музыку Фридриха Зильхера. Не поленитесь,
пожалуйста, посмотреть видеоролик:
http://www.youtube.com/watch?v=5zG99oyEpIc (http://www.stihi.ru/)
Не знаю я, что происходит –
Печалью я пленен:
Из памяти не выходит
Легенда старых времен…
Вечерней свежестью веет,
Покоем Рейн объят,
На горной вершине рдеет
Пылающий закат.
Красавица садится
Там на скале крутой,
На плечи ее струится
Волос каскад золотой.
Она золотым гребнем водит
И песнь свою поет,
Что в мир сладких грез уводит,
Забвенье душе дает.
Рейн лодку волной качает,
Гребец слышит песню ту
И рифов не замечает,
А смотрит туда, в высоту.
Не знает, что с лодкой своею
На дне покой обретет,
Что, слушая Лорелею,
Лишь смерть себе найдет…
Я не знаю, что это должно означать,
Что я так печален;
Сказка из старых времен,
Она не выходит у меня из ума.
Воздух прохладен, и темнеет,
И спокойно течет Рейн;
Вершина горы сверкает
В свете вечернего солнца.
Прекраснейшая юная женщина сидит
Там в чудесной вышине,
Ее золотые украшения блестят,
Она расчесывает свои золотые волосы.
Она расчесывает их золотым гребнем,
И при этом поет песню;
Это удивительная,
Величественная мелодия.
Пловца в маленькой лодке
Охватывает дикая тоска;
Не смотрит он на рифы,
Он смотрит только вверх, в высоту.
Я уверен, волны поглотят
В конце концов пловца и лодку;
И это своими песнями
Сделала Лорелея.
Ich weiss nicht, was soll es bedeuten,
Das ich so traurig bin;
Ein Maerchen aus alten Zeiten,
Das kommt mir nicht aus dem Sinn.
Die Luft ist kuehl, und es dunkelt,
Und ruhig fliest der Rhein;
Der Gipfel des Berges funkelt
Im Abendsonnenschein.
Die schoenste Jungfrau sitzet
Dort oben wunderbar,
Ihr goldnes Geschmeide blitzet,
Sie kaemmt ihr goldenes Haar.
Sie kaemmt es mit goldenem Kamme,
Und singt ein Lied dabei;
Das hat eine wundersame,
Gewaltige Melodei.
Den Schiffer in kleinen Schiffe
Ergreift es mit wildem Weh;
Er schaut nicht die Felsenriffe,
Er schaut nur hinauf, in die Hoeh’.
Ich glaube, die Wellen verschlingen
Am Ende Schiffer und Kahn;
Und das hat mit ihrem Singen
Die Lorelei getan.
ТРИ ЛОРЕЛЕИ
. Я рассматриваю перевод,
как любовь одного человека к другому.
Б. Ахмадулина
Переводы делятся на широко читаемые и нечитаемые.
Если перевод широко читаем – это вовсе еще не значит, что он лучший. Это означает только, что, во-первых, ему повезло, а, во-вторых, что в нем не искали его первородную музыку, а виртуозно угадали ту, которая выгодней в новом языке.
Так ли это важно: родная музыка стиха? Стоит ли придираться? Поэт ожил в языке, читается, любим, удача перевода несомненна.
Сначала кажется: действительно ничего не надо. Но потом становится грустно, и хорошее правильное стихотворение, вдруг начинает раздражать своей “хорошестью”.
Не отпускает чувство совершённой несправедливости, послевкусие маленького зла. Хочется потрудиться не для долголетия пересаженного в новый язык цветка, совсем не похожего на родителя, а единственно ради самой лирической вещи, ради ее законного единоличия.
Пусть всё останется как есть, никаких переворотов, но пусть же обойденное произведение получит то, что заслуживает: правду о себе в новом языке.
Не первая и не последняя у немцев, но, бесспорно, самая напевная и самая знаменитая из всех Лорелей – Лорелея Генриха Гейне – переводилась у нас охотно и издавна, и переводится, и будет переводиться, но удачей перевода выпало стать стихотворению Вильгельма Левика “Не знаю, что стало со мною”.
Я знаю около десяти других переводов. Говорят, их больше двадцати – это только известных, признанных, так сказать. Почему же стих Левика практически повсюду? Да потому, что он необычайно хорош, во-первых. Этот труд знают, читают, любят. А, во-вторых, потому, что среди Лорелей много слабых, смешных, но главное – музыкально недостоверных. Это чистая правда. Немецкая Лорелея такая лёгкая и красивая, такая, казалось бы, доступная, певучая, что рот раскрой – и польётся. Ни фига! Что с ней только не делали! С её музыкой. В словах копаться – пустое занятие, слова потом, а вот главное, музыку, мало кто берёг или вообще заметил.
Попросите немца прочитать “Лорелею”, просто “Лорелею”, без привязок – и он прочтет “Ich weiß nicht, was soll es bedeuten” Гейне.
Попросите русского сделать то же – и, даже если он что-то и вспомнит (русских вообще трудно заставить читать что-либо немецкое), то это будет “Не знаю, что стало со мною” Левика. Я люблю этот стих со второй строчкой “Душа моя грустью полна”, только с ней. К сожалению, существует другой вариант, проверяла. Даже не верится, что сам Вильгельм Левик менял её. Куда ещё лучше, красивее, человечней. Но это для знатоков, я люблю – это другое.
Многие открывали рты перед загадкой величавой и воистину сказочной красоты стихотворения Гейне “Ich weiß nicht..”.
Перевод “Лорелеи”, сделанный Александром Блоком, я прочла позже всех.
Перевод Блока не считается удачей, он не столь популярен. Безвестен? Нет, конечно, у меня дома стоит на полке книжка Гейне с его Лорелеей. Напевность – главный козырь работы Левика – у Блока полностью расстроена и заменена некоей умной нескладностью, которую расслышать легко – она на виду, но разгадать непросто. Неровная, ломкая тональность стихотворения Блока – полная противоположность гладко текущей строки Левика.
То ли это упрямство, то ли память о правах лирического произведения, не знаю, но мне захотелось разобраться.
Блок над Гейне всю жизнь мучился. Его переводы малочисленны, неровны, но с проблесками больших открытий. Они не блестящи внешне, но удивительны, почти уникальны по точности.
Блок переводил раннего Гейне, наивные и красивые песенки влюбленного Гарри. Того Гейне, который и есть единственный и уникальный. Все его первые книги – музыка и песни, песни и музыка, ничего больше. Это красота и чудо от начала до конца. Это то, что будет звенеть в воздухе мира до последнего дня. А дальше. Дальше всё как-то темно, зло. Чем дальше, тем злей, темней. Песенки заглохли.
Тут тайна. Они оба потеряли музыку. Уход музыки не объединяет поэтов, это как разглядывать чужое уродство, и пальчиком ковырять. Но только тот, кто сам без музыки жить не смог, мог искренно сострадать поэту, оставшемуся со злобой, но без музыки.
Для Левика стих Гейне – ремесло, хлеб. У Блока вечно всё спутано, многосложно. Во всяком случае, здесь все ужасно лично.
Перевод Левика остался жить, судьба его счастлива, он широко читаем.
Блоковский фигурирует как один из опытов. В очень толстых и умных книжках написано, что опыт неудачный. Первый напевен и ярок, именно благодаря своей напевности он читается и любим, ведь от века до века любимо только то, что можно спеть. Второй странен, неровен, он сам себя стесняется.
Наконец, положив перед собой три Лорелеи: оригинал Гейне из цикла “Die Heimkehr”, мелодичное стихотворение, мастерски подогнанное под русский слух Левика, и стихотворение Блока – поговорим.
Первая строфа: у Левика гладь и пенье, у Блока неискусным тяжелоречием теснятся рядом два “что”.
Неужели, думала я, столь совершенный слух поэта, этот всеслышащий слух, – и проглядел перехлест двух грубых “что” (перехлесты, которые так чутко слышат и так боятся поэты)? Нет, слышал, конечно. Тогда почему оставил, ведь исправить неблагозвучие одной единственной строки – пустяшное дело?
Да не мог он править! Не мог трогать, не мог потому, что слышал так. Потому, что тут любовь, забывающая о красивости себя ради правдивости другого.
С первой же строфы Левик оказывается как переводчик искуснее Блока. Но.
Прочтите вслух неспешно строфы и Левика, и Блока, в любом порядке, прислушиваясь к первоначальной немецкой речи Гейне, следуя за ней. Ничего не расслышалось? Читайте еще и, непременно, в какой-то миг, поверьте, вы уловите тонкую красоту неловких стихов Блока.
Как бережен Блок, как осторожен с музыкой Гейне.
Дальше идут ещё две запинки: три “золотых строчки” и “дикой тоской полонит”.
“Золото кос” лучше, чем “златом косы”. “Силой пленённый могучей” Левика лучше, чем “дикой тоской полонит” Блока.
Рейнская Лорелея не простая деревенская певунья, она die Nexe и должно же быть что-то зловещее в ее пенье, какой-то ужас, может быть, священный и прекрасный, тот “бездны мрачной на краю” ужас, от которого “всякий погибает”.
Сила и нежность – это для красавиц. Тут у Левика много розового, девичьего. Всё романтично, душисто, очень красиво. Какие ведьмы, какие ужасы? Не надо о плохом. Он виновато заглядывает в глаза, извиняясь, что приходится неприятностью смерти портить вечер, настроение, стихотворение.
Что в силах равно передать гейневское Gewaltige Melodei? Просто сила? Нет. Нежность? Нет. Тревога? Да, тревога, но что-то должно быть ещё.
У Блока тональность стиха зловещая, темная, густо-зеленая, в главных деталях стих непрерывно насыщается трагизмом.
У Левика лодочник погибает как бы понарошку, и только для того, чтобы сбылся стих. Не Левик губит его. Переводчик говорит со стороны, мягко, он не верит в страшное, и нам не советует верить. Эта смерть в водовороте гладка и напевна; лодочник и не гибнет по-настоящему, даже здесь все завуалировано под красоту:
“Сомкнется” – жест мирный, убаюкивающий. Это не смерть, а обретение колыбели. Вот-вот, и появится дама в чепчике.
Ни в чем здесь нет ни правды, ни чутья!
Но зато там, где требуется обработать детали, Левик решителен и мудр.
- Гейне: Den Schiffer im kleinen Schiffe
У Левика просто: гребец;
У Блока: пловец на лодочке малой.
Левик смело вырезал вообще маленькую лодку (im kleinen Schiffe), оставив только “гребца” – и это хорошо.
Что ни пиши, все будет лучше “пловца на лодочке малой” Блока! Во-первых, почему “пловец”? Пловец загребает руками, гребец – веслом.
Во-вторых, почему “лодочка”? Так ли она игрушечно мала, если в конце ее называют Kahn и волны утаскивают ее на дно:
- . die Wellen verschlingen
Am Ende Schiffer und Kahn?
Слышащий сокровенное спотыкается на ровных местах – грациозных тонкостях деталей. Профессиональный переводчик может, в свою очередь, загубить глубинный умысел вещи. Что выбрать? Искать самому.
Лорелеи Блока и Левика разнятся не в деталях, их разделяет более существенное. Владея великим из искусств современности – искусством закруглений, можно найти родственное в “Трёх поросятах” и “Медном всаднике” и порассуждать над этим. Бог знает, не окажется ли меж ними чего-нибудь такого, что породнит их, но уж точно никакими силами не связать две рядом стоящие “Лорелеи”!
Они разные. Они знать не знают друг о дружке.
Блок дал в переводе немецкое звучание гейневского стихотворения, этот перевод – этнический немец. Левик сделал из Гейне удобный для русского слуха песенный вариант, обрусил немца и тем самым обессмертил свой труд.
Стих Александра Блока музыкальнее достоверней. Это, бесспорно, уникальная работа поэта и переводчика. Может быть, по причине своей уникальности, перевод Блока менее популярен, труден для читателя т.к. музыка его, возлюбленная поэтом музыка Гейне, осталась нетронутой, отдана поэтом Блоком в первородном платье – немецком. Если стихотворение Левика читается как русская песня, то Блок сохраняет именно ее немецкий дух, тепло ладоней немца Генриха Гейне.
У Левика вышла чародейственная песня, но она своей тягой к напевности, напевности и только, стерла что-то очень важное в этой вещи, то, что касается гибели.
Блок, наоборот, далее обоих, настаивает и выделяет именно смерть и раз за разом не оставляет чувство, что здесь все лично, судьбозначаще для Блока.
Рейнская Лорелея за все века своего одиночества дождалась – таки сердечной сопричастности.
О, Блок прекрасно знал, как переводится с немецкого “Kahn”, но все-таки перевел “лодочкой малой” потому, что действительно ведь безразлично: ковчег это, эсминец, рыбацкий баркас – все они бессильны спасти заслушавшегося Лорелею, он погибнет. Блок настаивает на гибели настойчивее, чем Гейне. Без ведома Гейне. Сам.
Все те крохотные мелочи, заусенцы для слуха и смысла: лодочка, пловец, злато, полон и т.д. – наконец, понимаешь, для чего всё это. Они не случайны и всё не напрасно. Так надо. Так должно быть ради самой лирической вещи, ради её “законного единоличия”. Блок упрям и помнит о чужих правах.
Прежде он был робок, неуклюж и послушен, теперь он говорит своим языком, свои мысли. В песенке о Лорелей он услышал нечто, чего не предполагал в ней и сам автор.
И Блок без стеснений переделывает стих. Он поэт. В букве он послушен Гейне, но смыслы у него свои.
У немцев много Лорелей. Брентановская из “Волшебного рога мальчика”:
длинная повесть с почти детективным сюжетом.
Лорелея Eichendorf-а – лесная ведьма. Стих пахуч, тенист, очень зелёного цвета. Читаешь, и будто проваливается нога по щиколотку в игольчатую лесную подкормку.
- ..von hohem Stein
Schaut still mein Schloss
In den Rhein.
Очень по-немецки красивые стихи.
Но обессмертил эту легенду молодой Генрих Гейне, дав ей недостающее для бессмертия: простоту, красоту, песенность.
Кто хочет читать Лорелею по-русски и полюбить ее – читайте Вильгельма Левика, его перевод прекрасен. Я преданно предпочитаю его всем прочим.
Кто хочет плениться Лорелеей, кто готов к испытаниям – пусть читает Блока.
Блок – поэт, это он и есть “пловец на лодочке малой”, обреченный и счастливый. Перенеси его хоть на атомный крейсер – шансов не прибавится, он должен погибнуть, это плата за красоту нисходящей из немоты музыки, за право ее слышать. Так считает Блок. Блок эту вещь чувствовал глубиннее и дал правдивее – с опыта дал. С опыта.
Приложение:
Genrih Heine: Ich weiß nicht, was soll es bedeuten
Ich weiß nicht, was soll es bedeuten,
Daß ich so traurig bin;
Ein Mährchen aus alten Zeiten,
Das kommt mir nicht aus dem Sinn.
Die Luft ist kühl und es dunkelt,
Und ruhig fließt der Rhein;
Der Gipfel des Berges funkelt
Im Abendsonnenschein.
Die schönste Jungfrau sitzet
Dort oben wunderbar
Ihr gold’nes Geschmeide blitzet,
Sie kämmt ihr gold’nes Haar.
Sie kämmt es mit gold’nem Kamme,
Und singt ein Lied dabei;
Das hat eine wundersame,
Gewaltige Melodei.
Den Schiffer im kleinen Schiffe
Ergreift es mit wildem Weh;
Er schaut nicht die Felsenriffe,
Er schaut nur hinauf in die Höh’.
Ich glaube, die Wellen verschlingen
Am Ende Schiffer und Kahn;
Und das hat mit ihrem Singen
Die Lore-Ley gethan.
Перевод В.Левика:
Не знаю, что стало со мною-
Душа моя грустью полна.
Мне все не дает покою
Старинная сказка одна.
День меркнет. Свежеет в долине,
И Рейн дремотой объят.
Лишь на одной вершине
Еще пылает закат.
Там девушка, песнь распевая,
Сидит высоко над водой.
Одежка на ней золотая
И гребень в руке золотой.
И кос ее золото вьется,
И чешет их гребнем она,
И песня волшебная льется,
Так странно сильна и нежна.
И силой плененный могучей,
Гребец не глядит на волну.
Он рифов не видит под кручей,
Он смотрит туда, в вышину.
Я знаю, река, свирепея,
Навеки сомкнется над ним, –
И это все Лорелея
Сделала пеньем своим.
Перевод А.Блока:
Не знаю, что значит такое,
Что скорбью я смущен;
Давно не дает покоя
Мне сказка старых времен.
Прохладой сумерки веют,
И Рейна тих простор;
В вечерних лучах алеют
Вершины дальних гор.
Над страшной высотою
Девушка дивной красы
Одеждой горит золотою,
Играет златом косы,
Золотым убирает гребнем,
И песню поет она;
В ее чудесном пенье
Тревога затаена.
Пловца на лодочке малой
Дикой тоской полонит;
Забывая подводные скалы,
Он только наверх глядит.
«Лорелея», анализ стихотворения Гейне
История создания и публикации
Стихотворение Генриха Гейне «Не знаю, что стало со мною…» («Ich weiß nicht, was soll es bedeuten…»), известное русскому читателю под названием «Лорелея», написано в 1824 году. В «Книге песен» («Buch der Lieder») — сборнике стихов Генриха Гейне, вышедшем в 1827 году и принёсшем автору мировую известность, — этим стихотворением открывается третий из четырёх разделов — «Опять на родине (1823—1824 гг.)».
Тема, жанр и литературное направление
Жанр стихотворения – маленькая баллада. Тема стихотворения заимствована из баллады Клеменса Брентано (1801) «На Рейне в Бахарахе», впоследствии включённой в популярный сборник «Волшебный рог малчика». Лорелея (нем. Loreley или Lorelei) — овеянная романтическими легендами скала на восточном берегу Рейна. Она расположена в самом узком месте русла, близ городка Санкт-?Гоарсхаузен.
Часто можно услышать, что изначально тема баллады Брентано заимствована из немецкого фольклора. Туристам, которые путешествуют по Рейну, показывают скалу Лорелеи, и самые впечатлительные даже слышат эхо, которое “живёт” в этой скале. Однако историю о Лорелее придумал сам Брентано, не опираясь ни на один фольклорный источник. Единственный источник Брентано – сам топоним, который происходит от немецких слов lureln (на местном диалекте — «шёпот») и ley («скала»). Таким образом, «Лорелея» когда-то переводилась как «шепчущая скала». Эффект шептания производился речным порогом, который существовал на этом месте вплоть до начала XIX века, однако давно уже не существует, так что удивительное эхо, которое «слышат» туристы, – плод их пылкого воображения и (или) настойчивости гидов.
Уже Гейне не мог услышать «шёпот Лорелеи», а вот Брентано ещё мог. Заворожённый «шёпотом Лорелеи», звучным именем скалы и её живописным расположением, Брентано вспомнил о сиренах Гомеровой «Одиссеи», которые своим прекрасным пением заманивали мореплавателей на скалы, и сочинил свою ставшую знаменитой легенду о «деве Рейна» – береговой русалке. Это было тем более кстати, что и на самом деле у «скалы Лорелеи» вплоть до начала XIX века часто гибли корабли и рыбацкие шхуны, которые сильное течение выносило на скалы. После выхода в свет популярных баллад Брентано и Гейне рейнские рыбаки и матросы стали проявлять бдительность и осторожность на этом участке реки, что несомненно доказывает реальную пользу творчества поэтов-романтиков – по иронии судьбы, в пику своим предшественникам-просветителям, эту пользу отрицавших.
Гейне продолжил романтическую игру Брентано, выдавая новую «сказку» за «старинную». Однако в балладе Гейне усилен и углублён романтический философский смысл трагического сюжета. Лорелея, погубившая лодочника, воплощает разрушительную силу любви как таковой. Этой губительной силой Лорелея наделена помимо своей воли, она её даже не сознаёт, ведь любовь — загадочное чувство, непостижимое в своей сложности. Вот почему, как должен догадаться читатель, «старинная сказка» о бессознательной жестокости Лорелеи «не даёт покою» лирическому герою стихотворения Гейне.
Композиторы Фридрих Зильхер и Ференц Лист положили это стихстихотворение Гейне на музыку. Также и Ф. Мендельсон работал над оперой на этот сюжет, но умер, не успев закончить своё произведение.
Тропы и образы
Рамочный образ – образ лирического героя: первая и последняя строфы являются ничем иным, как его «рассуждениями», но с разными смысловыми оттенками уверенности, которые в русских переводах обычно теряются. Ср. начало последней строфы в переводе А. Блока:
Пловец и лодочка, знаю,
Погибнут среди зыбей…
Я знаю, волна, свирепея,
Навеки сомкнётся над ним…
Теряется противопоставленность абсолютного и неразрешимого, «романтического», незнания первой строфы (Ich weiß nicht) и гадательного, неопределённого «знания» последней (Ich glaube, т.е. «думаю», «полагаю»).
Вот лишь некоторые, наиболее яркие переводчики «Лорелеи»: К. К. Павлова (1839), М. Л. Михайлов (1847), Н. М-в (1859), Л. А. Мей (1859), П. И. Вейнберг (1862), А. Н. Майков (1867), А. П. Барыкова (1878), Н. Миронов (1885), А. И. Куприн (1887), В. И. Водовозов (1888), Ю. Н. Веселовский (1895), Н. Полежаев (1903), Н. М. Гальковский (1909), А. А. Блок (1909), Саша Черный (1911), С. Я. Маршак (1909), В. Ф. Долгинцев, В. В. Гиппиус (1911) и В. В. Левик (1930), в чьём переводе стихотворение цитируется далее (кроме особо оговорённых случаев).
Основной художественный приём маленькой баллады Гейне – из области поэтики света и цвета. Сумерки смыкаются над Рейном, и
Лишь на одной вершине
Ещё пылает закат.
Под последними закатными лучами последовательно вспыхивают червонным золотом одежда Лорелеи (золотая), гребень в её руке (золотой) и её волосы (золотые). Таким образом нагнетение одинаковых эпитетов, в смысловой структуре которых метафорическое значение, как это свойственно эстетике романтизма, неотделимо от неметафорического, делается пугающе ослепительным. Все оставшиеся эпитеты (их вообще немного – девять на шесть четверостиший), кроме анонсированной в первой строфе старинной сказки и объятого дремотой Рейна – во второй, относятся к песне Лорелеи (волшебная, сильная, нежная) и к влекущей силе этой песни (могучая).
Размер и рифмовка
«Рваному» ритму немецкого оригинала, близкому к фольклорному дольнику, из всех известных русских переводов наиболее соответствует перевод А. Блока. Ср. первую строфу у Гейне
Ich weiß nicht, was soll es bedeuten,
Daß ich so traurig bin;
Ein Mährchen aus alten Zeiten,
Das kommt mir nicht aus dem Sinn.
Не знаю, что значит такое,
Что скорбью я смущён;
Давно не даёт покоя
Мне сказка старых времён.
В. В. Левик строит ритмический рисунок перевода по законам русской литературной баллады, вгоняя ритм стихотворения Генриха Гейне в строгий «повествовательный», «балладный» трёхстопный амфибрахий, который иногда тоже сбивается на дольник (третья строчка):
Не знаю, что стало со мною,
Душа моя грустью полна,
Мне всё не даёт покою
Старинная сказка одна.
Перкрёстная рифмовка в оригинале и в переводах создаёт эффект «покачивания». Плыла, качаясь, лодочка по объятому дремотой Рейну – и вдруг, как бы ни с того ни с сего, рассвирепела волна (die Wellen). Т.е. даже не волны, а всего лишь одна-единственная волна (чего на реке быть не может) – и навеки сомкнулась над несчастным напоровшимся на риф гребцом, ослепшим от золотого сияния Лорелеи, оглушенным её однообразным пеньем, подобным однообразному плеску дремлющих вод.
