Какие стихи написал пушкин в южной ссылке

Лирика А С Пушкина периода южной ссылки

Лирика А.С.Пушкина периода южной ссылки

Творчество Пушкина в период южной ссылки (1820 – 1824 гг.) оказалось плодотворным в области лирики. Ссылка на юг была для Пушкина бедой, но вместе с тем и творческой победой. В стихотворении «К Чаадаеву» Пушкин писал об этом так:

..И, сети разорвав, где бился я в плену,

Для сердца новую вкушаю тишину.

В уединении мой своенравный гений

Познал и тихий труд и жажду размышлений.

Лирика Пушкина южного периода, как и поэмы, носит романтический характер. Одним из первых южных романтических стихотворений Пушкина была элегия «Погасло дневное светило…» В сентябре 1820 года Пушкин писал брату: «…морем отправились мы мимо полуденных берегов Тавриды, в Юрзуф, где находилось семейство Раевских. Ночью на корабле написал я Элегию, которую тебе присылаю».

С этим стихотворением входит в поэзию Пушкина романтическая атмосфера юга, южной ночи, южного моря.

Стихотворение можно условно разделить на две части. В первой все мысли и чувства лирического героя устремлены к «отдалённому берегу», цели путешествия. Во второй он вспоминает о покинутых «отеческих краях». Части стихотворения противопоставлены друг другу: «отдаленный берег», к которому стремится лирический герой, представляется ему «волшебным» краем, в который он стремится «с волненьем и тоской». «Отеческие края», напротив, описываются как «брега печальные», с ними связаны «желаний и надежд томительный обман», «потерянная младость», «порочные заблуждения».

Стихотворение содержит весь набор характерных признаков романтического мироощущения: тоскующий беглец, покинутая навсегда родина, намеки на «безумную любовь», на обман.

Другим прекрасным образцом романтической элегии было стихотворение Пушкина того же 1820 года «Редеет облаков летучая гряда…» Как и в первой элегии, главным и здесь является поэзия воспоминаний, глубоких раздумий. Эта пушкинская элегия некоторыми чертами напоминает стихи Жуковского. В ней та же, что у Жуковского, «пленительная сладость» стиха, то же напряженно музыкальное звучание стихотворной речи:

Я помню твой восход, знакомое светило,

Над мирною страной, где всё для сердца мило,

Где стройны тополи в долинах вознеслись,

Где дремлет нежный мирт и темный кипарис,

И сладостно шумят полуденные волны.

Среди тем, которые привлекали Пушкина в романтический период его творчества, есть и темы психологического и философского характера. На такого рода тему написано и стихотворение Пушкина «Демон». В нём говорится о внутренних противоречиях человеческой души, о сомнениях, которые приходят к человеку и делают его более зрелым и более печальным. Сам Пушкин в черновом отрывке, говоря о «Демоне», так передавал его смысл: «В лучшее время жизни сердце, ещё не охлаждённое опытом, доступно для прекрасного. Оно легковерно и нежно. Мало-помалу вечные противоречия существенности рождают в нём сомнения, чувство мучительное, но непродолжительное. Оно исчезает, уничтожив навсегда лучшие надежды и предрассудки души…»

Особое место в южной лирике Пушкина занимает тема свободы. Именно в этот период тема свободы была ведущей в поэзии Пушкина. Мотивы свободы в пушкинской романтической лирике определяют и содержание стихотворений, и во многих отношениях их форму. Любимые герои Пушкина всегда борются за свободу. Самого себя в стихах этого периода поэт называет «свободы друг миролюбивый». Одно из самых замечательных романтических стихотворений Пушкина на тему свободы – стихотворение «К морю», написанное в 1824 году.

«Свободная стихия» вместо моря – это не просто возвышенный оборот, но и утверждение поэтом с самого начала, первыми же словами самого главного в идейно-содержательном смысле. Мысли Пушкина о море и само море неразделимы с его мыслями о свободе. Море свободное, и оно же стихия, то есть нечто независимое, свободное от чьей-то воли. «Свободная стихия» – это и море, и как бы вдвойне свобода, свобода абсолютная.

С исходным образом свободы связано и все дальнейшее развитие поэтической мысли в стихотворении. Поэт рисует море и называет его «моей души предел желанный», он говорит о своей любви к морю («как я любил твои отзывы») и сравнивает его «грустный шум» с призывом друга – и всё это заставляет нас думать не только о море, но и о свободе. Все, что говорится в стихотворении о море, – это и о свободе тоже, даже прежде всего о свободе.

С темой моря-свободы глубочайшим образом связаны в стихотворении и его герои. И прежде всего – Байрон. Байрон для Пушкина – певец свободы, и именно поэтому он вспоминает о нём в стихотворении, посвящённом теме свободы.

В элегии «К морю» поднимается традиционная для романтизма тема бегства героя. В этом смысле интересно его сопоставить с элегией «Погасло дневное светило…», где тоже возникает тема бегства. Здесь герой стремится уйти в какие-то неведомые волшебные края, а в стихотворении «К морю» говорится уже о неудаче этого романтического путешествия:

Не удалось навек оставить

Мне скучный неподвижный брег,

Тебя восторгами поздравить

И по хребтам твоим направить

Мой поэтический побег!

В стихотворении «Погасло дневное светило…» герой стремится к «отдалённому берегу», который представляется ему идеальным краем, а в элегии «К морю» герой уже сомневается в его существовании:

Мир опустел… Теперь куда же

Меня б ты вынес, океан?

Судьба людей повсюду та же:

Где капля блага, там на страже

Уж просвещенье иль тиран.

Таким образом, стихотворение «К морю» завершило южный, романтический период в творчестве Пушкина. Оно явилось своеобразным прощанием не только с морем, но и с романтизмом. Это было прощание с тем, что в поэзии Пушкина уже изжило себя и неизбежно должно было уйти в прошлое, но что осталось в памяти поэта очень дорогим воспоминанием.

Товарищ Пушкин: Южная ссылка

Приблизительное время чтения: 4 мин.

Перед вами не попытка в тысячный раз рассказать о творческой биографии Пушкина. И не очередной строгий анализ его наследия. Это то, что обычно остается за скобками сухих научных исследований. Это мысли, чувства, догадки, интуиции человека, много лет читающего и перечитывающего Пушкина — и каждый раз открывающего в нем что-то, ранее ускользавшее от взгляда. Известный писатель, ректор Литературного института имени А. М. Горького Алексей Варламов рассказал о «своем Пушкине».

Революционные стихи поэта по окончании Лицея не прошли незамеченными, их читали, распространяли, и в итоге царь осерчал, хотел отправить Пушкина в ссылку, чуть ли не в Сибирь. А между тем едва ли это было бы разумно даже с государевой или с государственной точки зрения. Молодой Пушкин не призывал даже в самых яростных своих стихах к насилию и к революции. Вспомним оду «Вольность». Выше царя должен стоять Закон — вот в чем главная идея автора, и что в ней плохого? Что дурного в протесте против крайностей крепостного права в «Деревне»? Пушкина, как мне представляется, по большому счету ошибочно считали идеологом куда более радикального и кровожадного декабризма. Между ним и его друзьями изначально проходила мировоззренческая грань, но, как бы то ни было, дружба была для него во все времена важнее политики. И спасла его от гнева царя тоже дружба. Вмешался его старший товарищ Жуковский, который очень ценил молодого поэта и впоследствии назвал себя «побежденным учителем». Жуковский был воспитателем царских детей, и благодаря этому ссылка в Сибирь была заменена, говоря современным языком, командировкой в южные губернии Российской империи.

Так начался знаменитый период южных скитаний Пушкина, или, как говорят, южной ссылки Пушкина. Период романтический, когда Пушкин пишет свои южные поэмы — «Бахчисарайский фонтан», «Братья-разбойники», «Цыганы». И в этом тоже можно увидеть определенный замысел судьбы, то, что впоследствии поэты-символисты называли жизнетворчеством, когда жизнь поэта складывается как роман. Пушкинский был идеален.

Пушкин много путешествует, меняются впечатления его жизни. Он, северный по воспитанию человек, оказывается посреди блистательной, пышной, роскошной южной природы. Видит Черное море, влюбляется, охладевает, влюбляется снова, и все это отражается в его стихах, поэмах. Вместе с тем он мечтает уехать за границу: ему тесно, душно в России, его оскорбляет и унижает положение человека, зависящего от прихоти начальства. Он уверен, что человек рожден для воли, для свободы. Пушкин чрезвычайно увлечен романтическими идеями Запада, идеями Байрона, Наполеона. Он мечтает принять участие в греческом восстании, увидеть Италию: Бренту, как тогда называли Венецию.

Всё это — молодой Пушкин, всё это — котел, в котором плавится, созидается, совершенствуется натура невероятно одаренного человека. И всё, что он пишет, поражает современников. Его поэтическая звезда всходит рано, счастливо, безоговорочно, его любят, ласкают, его сочинения пользуются огромным успехом. Вспомним, как воспринималась созданная еще до южной ссылки поэма «Руслан и Людмила», и поразительно, как в детстве нам читали ее родители, и мы читаем нашим детям про Лукоморье и про дуб зеленый, про ученого кота и русалку на ветвях. А написал это на века юноша, которому было чуть больше двадцати лет. Наш Пушкин, наша Родина, наше Отечество.

Пушкин никогда не останавливался на достигнутом. Его очень трудно зафиксировать, трудно запечатлеть какой-то конкретный момент его жизни, выхватив его из потока.

В 1824 году период южных скитаний и мечтаний заканчивается тем, что поэта отправляют на север, в его родное имение Михайловское — и вот это была уже настоящая ссылка. Это было наказание, и хорошо известна причина, по которой оно последовало, — то была фраза, которую Пушкин неосторожно написал в одном из своих писем, где говорилось, что он «берет уроки чистого афеизма». Атеизм в ту пору считался государственным преступлением. Пушкин не был атеистом, он интересовался атеизмом — это разные вещи. Он был, безусловно, человеком ищущим. Ему предстояло пройти свой, очень сложный, духовный путь. И атеизм был частью этого пути. К тому же тот факт, что правительство посмело вмешаться в частную его переписку или что Церковь следила за тем, как часто люди ходят к Причастию и исповедуются — все это Пушкина как человека глубоко оскорбляло, казалось ему абсолютно недостойным и тоже было одной из причин, по которой он брал «уроки чистого афеизма», хотя, как сам он признавался в том же письме, ничего утешительного в атеизме он не находил.

Ссылка в Михайловское была еще более важной и благотворной для судьбы поэта, хотя он ей и противился. В Михайловском, особенно поначалу, ему ведь было очень тяжело. Он был лишен привычного круга светских людей, к которым поэт относился по-разному, но все равно это были близкие и интересные ему люди. Он оказался в изоляции, но это заточение оказалось для него чрезвычайно благотворно, потому что местом действия стала русская деревня — тот мир, который многие из дворянских детей в России просто не знали. Они могли прожить целую жизнь в Москве или Петербурге и не понимать, как живет русская деревня. Пушкин неслучайно говорил, что Петербург — это наша гостиная, Москва — девичья, а деревня — наш кабинет. Он познал все эти миры, и деревня действительно сделалась кабинетом Пушкина, а блистательный молодой поэт стал по-настоящему Пушкиным — русским национальным гением — именно там, в Михайловском.

Текст доступен в формате электронной книги. Скачать здесь.

Южные поэмы Пушкина

Южными принято называть произведения, написанные Пушкиным во время его пребывания в Южной ссылке. На Кавказе, в Крыму и в Молдавии поэт столкнулся с иной культурой, бытом, и конечно легендами, которые взволновали страстную душу поэта. Он не мог пройти мимо столь изумительных сюжетов. Все поэмы написаны в романтическом духе. Они, прежде всего, о сильной и страстной любви. Предлагаем Вашему вниманию список южных поэм Пушкина с кратким описанием каждой.

Пушкин назвал «Кавказский пленник» повестью. Но с таким жанровым определением трудно согласиться. Это поэма. А точнее – песнь Кавказу и людям, живущим в этом изумительном горном крае. Если взять во внимание, что композиционно произведение состоит из одной сюжетной линии и построено на отношениях русского пленника и молодой девушки-черкешенки, то можно причислить это произведение к стихотворной повести. Сюжет произведения необычайно прост. Юная черкешенка влюбилась в русского пленника, который был прикован цепью, и стала приходить к нему по ночам. Она приносила ему еду, пела песни, разговаривала с ним. Но в один прекрасный день он признался, что безнадежно любит другую, и не хочет обманывать ее чувств.

Через некоторое время, когда все мужчины аула уехали, чтобы совершить набег на казачье селение за Кубанью, она пришла к пленнику и предложила ему бежать. Она принесла пилу, чтобы распилить ею тяжелую стальную цепь и кинжал. Цепь была перепилена, и казак из благодарности предложил ей бежать вместе с ним. Но девушка отказалась. Он бросился в реку, чтобы вплавь перебраться на другой берег. По всплеску воды, и кругам на поверхности он понял, что девушка утопилась.

В заключении поэмы Пушкин воспевает русских генералов – Цицианова, Котляревского, Ермолова, покоривших Кавказ и его непокорные народы.

Сюжет «Бахчисарайского фонтана» был навеян посещением Пушкиным Бахчисарайского дворца. Здесь он услышал эту удивительную легенду о грузинке Зареме и полячке Марии. Все события поэмы развиваются в гареме хана Гирея. Его окружают красавицы из разных стран, но хан удручен. В его гареме появилась новая наложница, в которую он страстно влюблен. Но белокурая панночка не хочет делить любовь с человеком, погубившим ее близких, и разрушившим ее привычный мирок. Он задаривает девушку подарками, позволил жить отдельно от остальных наложниц. Но Мария только плакала и молилась Деве Марии, не обращая на хана совершенно никакого внимания.

Зарема, почувствовав, что хан охладел к ней, тоже страдает. Она не хочет ни с кем делить любимого. И однажды ночью пришла к Марии с мольбой отворотить от себя сердце хана. В эту ночь польскую красавицу нашли мертвой. В смерти Марии обвинили Зарему, и ее казнили, выбросив в море. Сам Гирей надолго уехал в поход, оставив свой гарем стареть под наблюдением верного евнуха.

Замысел поэмы «Цыганы» родился во время пребывания Пушкина в Молдавии, где он общался с таборными цыганами, был их гостем. Поэма написана красочным языком, дающим яркое представление о быте кочующего народа.

Однажды цыганка Земфира привела в табор молодого человека, который решил бежать от цивилизации и городской жизни. Что его толкнуло на это бегство, он не рассказывает. Два года он прожил в таборе, став мужем Земфиры. За эти годы юная цыганка повзрослела и… по- настоящему влюбилась в молодого цыгана. Заподозрив неладное, Алеко – так звали пришельца – стал следить за своей женой и однажды застал ее на старом кладбище с молодым любовником. Он сначала зарезал любовника, а потом ударил ножом девушку. Цыгане похоронили влюбленных и изгнали Алеко из табора.

Поэма «Братья-разбойники» была уничтожена Пушкиным. До читателя дошла только одна глава – рассказ одного из братьев о своей жизни. Рано осиротевшие юноши были вынуждены добывать себе хлеб насущный, и они занимались разбоем. Но недолго братья разбойничали на большой дороге, обирая всякого проходящего – будь то поп, или купец. Их поймали и посадили в острог. Младший брат начал болеть, бредить, его мучила совесть за убитого старика. Но молодой организм победил болезнь, и брат выздоровел.

Однажды братья в цепях собирали подаяние для острога на городских улицах. И они решили бежать. Несмотря на цепи, они бросились в реку, и усердно работая ногами, поплыли. Им удалось оторваться от погони, они переплыли на другой берег и крылись в лесу. Но, возможно, от пребывания в холодной воде к брату вернулась болезнь, и вскоре он умер. Старший выкопал могилу и похоронил его. А сам прибился к лесным разбойникам.

Что объединяет эти поэмы? В юные годы Пушкин и его товарищи по лицею увлекались творчеством английского писателя Джорджа Гордона Байрона, а книга «Паломничество Чальд-Гарольда» стала для них настольной. Молодые поэты того времени подражали Байрону. Не избежал этого подражания и Пушкин.

Как уже было сказано, все поэмы – о сильной и страстной любви. Но любви нет места в неволе. Все поэмы объединяет вольнолюбие и стремление главных героев к свободе. К свободе стремится кавказский пленник из черкесского аула, свободу и родной дом оплакивает полячка Мария в ханском гареме. Также свободной от семейных уз хочет быть цыганка Земфира. Цыганский табор являет собой воплощение свободы. Старик сказал Алеко, прогоняя его из табора:

Оставь нас, гордый человек!
Мы дики; нет у нас законов,
Мы не терзаем, не казним —
Не нужно крови нам и стонов —
Но жить с убийцей не хотим…

В четвертой поэме нет темы любви к противоположному полу, но есть любовь к ближнему своему. Памятуя о бреде брата, старший не поднимал нож на людей преклонного возраста. В поэме также присутствует тема свободы.

Идея свободы присутствует не только в южных поэмах. Она стала основной канвой творчества Пушкина, как самый главный критерий оценки жизни, отношений между людьми, общества и истории.

Южная ссылка А С Пушкина

Пушкину грозила «исправительная» ссылка в Сибирь или в Соловецкий монастырь. Это означало бы полную изоляцию от общества, от литературы, суровые условия жизни, строгий надзор. Но поэт сам явился к столичному генерал-губернатору графу М. А. Милорадовичу и добровольно «выдал» тексты запрещенных стихотворений. Благодаря этому (а также заступничеству Карамзина) весной 1820 г. он отбыл в «мягкую», «воспитательную», ссылку на юг, под начало добросердечного генерала И. Н. Инзова. Поэта лишили права появляться в столицах, в крупных городах, обязали выполнять служебные поручения, зато он сохранил личную свободу, возможность творить, наслаждаться приятным тёплым климатом. Но с каждым годом ссыльный Пушкин всё болезненней, всё острее переживал оторванность от друзей, от столичной жизни, от литературной среды. В апреле 1823 года он с тоской писал Петру Андреевичу Вяземскому: «Мои надежды не сбылись: мне нынешний год нельзя будет приехать ни в Москву, ни в Петербург». До 1822 года Пушкин хотя бы чувствовал себя «своим» среди враждебной правительству молодёжи; по пути в ссылку он гостил в киевском имении Каменка у будущих декабристов, вёл смелые разговоры с кишинёвцами. Не будучи членом тайных обществ, Пушкин на юге поддерживал дружеские отношения с их вождями и активными сотрудниками, переписывался с членами Северного общества (прежде всего с К. Ф. Рылеевым). С 1823 года в его письмах с ними, начинается разлад. Для поэтов-декабристов литература была средством достижения нравственных и политических целей – очень важным, но всё-таки средством. Для Пушкина она всегда оставалась таинственной областью «вдохновенья, звуков сладких и молитв». И чем дальше, тем дальше поэт опасался их культурного диктата, их чересчур практичному отношению к искусству, их желанию поставить лиру на службу «общему делу», превратить литературу, как он иронично выразился в одном из писем к Рылееву, в «республике словесности».

Отчуждение постепенно нарастало. Кроме того, в середине 1823 года Пушкина перевели в Одессу, в распоряжение к куда более сурового в отношении с подчинёнными начальника – генерала Воронцова. (Воронцов отправил Пушкина обследовать местности пострадавшие от саранчи; оскорбившись, поэт представил «отчёт»: «Саранча летала, летала, села… и всё съела»). С трудом перенося провинциальную скуку, Пушкин то обдумывал планы побега за границу, то перебраться в среднюю полосу Росси. В августе 1824 года его переведут на жительство в фамильное имение Михайловское недалеко от Пскова, под надзор полиции. (Содействовать властям поэта согласился отец поэта, что окончательно испортит их отношения.)

Но душевное смятение, страдание, тоска преобразовались в лирическую гармонию – и в поэзии Пушкин словно переживал ещё одну, несравненно более свободную и гармоничную жизнь.

На юге зазвучал в полную силу его лирический голос. Именно по пути в ссылку, летом 1820 года, были созданы романтические элегии «Погасло дневное светило …» и «Редеет облаков летучая толпа …». Последнее стихотворение не поддается однозначному истолкованию. Но поэт и не стремится к ясности, его стихи должны быть чуть-чуть туманными, как сам пейзаж в туманных сумерках. Торжественные образы ночного море и предзакатных гор, утраченная любовь, трепетная интонация, недоговоренность – всё это «приметы» романтизма, во власти которого пребывал тогда Пушкин.

Стихи, созданные на юге, постепенно складывались в один поэтический сюжет. Они превращались в лирический роман, повествующий о поэте, изгнанном властью на окраину империи, не раз обманутом «молодыми ветреницами», но не изменившем главной своей любви, – внутренней свободы. Власть не может отнять у него внутреннюю свободу. Чересчур серьёзные друзья-декабристы не могут поколебать его творческую веру в собственное предназначение. Единственное, что выше сил Пушкина, – это «даровать свободу» своим творениям – далеко не все они из-за цензуры появиться в печати, по крайней мере в неискажённом виде. Возможно в стихотворении «Птичка» (1823) поэт говорит и об этом.

В лирике этих лет переплетаются разные мотивы. Пушкин говорит о «демоническом» разочаровании в жизни. Пушкин пишет об свободы и о неволе, царящей вокруг, об утраченной любви, что одновременно разрывает сердце поэта и сулит ему блаженство воспоминаний. И о верной дружбе, которая сквозь пространство и время соединяет разлученных друзей, сводит их в тайный круг («Друзьям»: «Вчера был день разлуки шумной…», 1822 год).

Мотивы свободы и неволи, обманутой любви и вечной надежды звучат в цикле романтических «южных» поэм. Герои этих поэм во многом похожи на героев «восточных повестей» (поэм) великого английского романтика Джорджа Гордона Байрона. Это разочарование европейцы, в поисках свободы бегущие от цивилизации в естественный «дикий» мир. Там их ждёт роковая влюблённость, неразрешимые противоречия, новые разочаровании. Именно – роковая, именно – неразрушимые. Так, герой «Кавказского пленника» (1820 – 1821 года) охладев сердцем и устремившись вслед за «весёлым призраком свободы», попадает в черкесский плен. Влюблённая в пленника «дева гор», черкешенка, освобождает его, а сама бросается в бурные воды Терека… Так, крымский хан Гирей («Бахчисарайский фонтан», 1821 – 1823 года), полюбив взятую в плен христианку Марию, забыл о войне, и наслаждения гарема.

Наложница Гирея наложница Зарема, не в силах простить «измену» хана, убивает смиренную Марию.

Но уже в «Кавказском пленнике» – первой из «южных» поэм – Пушкин столкнулся с серьёзным препятствием.

По законам романтизма сквозь образ героя должен обязательно просвечивать лик поэта-романтика. Многочисленные полунамёки призваны были заронить у читателя подозревание: нечто подобное пережил и сам автор. Но Пушкин в письме кишинёвскому другу В. П. Горчакову (1822 год) признавался, что не может быть героем романтического стихотворения – разочарованным, поглощенным собой без остатка и потому равнодушному к человечеству. Быть может, поэтому характер героя вышел бледным, не в пример характеру черкешенки – живому, подвижному. В следующей поэму, «Бахчисарайский фонтан», главный герой как будто бы хан (правда, этот характер поэт назвал позже неудачным). А на самом далев центре поэмы находятся две женщины – Мария и Зарема.

В поэме «Цыганы» (1824 год), замкнувшей «байронический» цикл, романтический герой изменяется сам. Предельно сблизившись с ним, связав его имя (Алеко) со своим (Александр), Пушкин в конце концов отверг его романтическое устремление, подытожив поэму жёсткими, почти холодными стихами:

Но счастья нет и между вами, Природы бедные сыны! И под избранными шатрами Живут мучительны сны, И ваши сени кочевые В пустынях не спаслись от бед, И всюду страсти роковые, И от судеб защиты нет. «Дикая» свобода не избавляет от мучений, которые принесла герою цивилизация. Финал поэмы трагичен и открыт.

Крымские стихи А.С.Пушкина

Погасло дневное светило;
На море синее вечерний пал туман.
Шуми, шуми, послушное ветрило,
Волнуйся подо мной, угрюмый океан.
Я вижу берег отдаленный,
Земли полуденной волшебные края;
С волненьем и тоской туда стремлюся я,
Воспоминаньем упоенный.

И чувствую: в очах родились слезы вновь;
Душа кипит и замирает;
Мечта знакомая вокруг меня летает;
Я вспомнил прежних лет безумную любовь,
И все, чем я страдал, и все, что сердцу мило.
Желаний и надежд томительный обман.
Шуми, шуми, послушное ветрило,
Волнуйся подо мной, угрюмый океан.

Лети, корабль, неси меня к пределам дальным
По грозной прихоти обманчивых морей,
Но только не к брегам печальным
Туманной родины моей,
Страны, где пламенем страстей
Впервые чувства разгорались,
Где музы нежные мне тайно улыбались,
Где рано в бурях отцвела
Моя потерянная младость,
Где легкокрылая мне изменила радость
И сердце хладное страданью предала.

Искатель новых впечатлений,
Я вас бежал, отечески края;
Я вас бежал, питомцы наслаждений,
Минутной младости минутные друзья;
И вы, наперсницы порочных заблуждений,
Которым без любви я жертвовал собой,
Покоем, славою, свободой и душой,
И вы забыты мной, изменницы младые,
Подруги тайные моей весны златыя,
И вы забыты мной. Но прежних сердца ран,
Глубоких ран любви, ничто не излечило.
Шуми, шуми, послушное ветрило,
Волнуйся подо мной, угрюмый океан.

Среди зеленых волн, лобзающих Тавриду,
На утренней заре я видел нереиду.
Сокрытый меж дерев, едва я смел дохнуть:
Над ясной влагою полубогиня грудь
Младую, белую, как лебедь, воздымала
И пену из власов струею выжимала.

Редеет облаков летучая гряда.
Звезда печальная, вечерняя звезда!
Твой луч осеребрил увядшие равнины,
И дремлющий залив, и черных скал вершины.
Люблю твой слабый свет в небесной вышине;
Он думы разбудил, уснувшие во мне:
Я помню твой восход, знакомое светило,
Над мирною страной, где все для сердца мило,
Где стройны тополи в долинах вознеслись,
Где дремлет нежный мирт и темный кипарис,
И сладостно шумят полуденные волны.
Там некогда в горах, сердечной думы полный,
Над морем я влачил задумчивую лень,
Когда на хижины сходила ночи тень —
И дева юная во мгле тебя искала
И именем своим подругам называла.

Кто видел край, где роскошью природы
Оживлены дубравы и луга,
Где весело шумят и блещут воды
И мирные ласкают берега,
Где на холмы под лавровые своды
Не смеют лечь угрюмые снега?
Скажите мне; кто видел край прелестный,
Где я любил, изгнанник неизвестный?

Златой предел! любимый край Эльвины,
К тебе летят желания мои!
Я помню скал прибрежные стремнины,
Я помню вод веселые струи,
И тень, и шум – и красные долины,
Где в тишине простых татар семьи
Среди забот и с дружбою взаимной
Под кровлею живут гостеприимной.

Все живо там, все там очей отрада,
Сады татар, селенья, города;
Отражена волнами скал громада,
В морской дали теряются суда,
Янтарь висит на лозах винограда;
В лугах шумят бродящие стада.
И зрит пловец — могила Митридата
Озарена сиянием заката.

И там, где мирт шумит над падшей урной,
Увижу ль вновь сквозь темные леса
И своды скал, и моря блеск лазурный,
И ясные, как радость, небеса?
Утихнет ли волненье жизни бурной?
Минувших лет воскреснет ли краса?
Приду ли вновь под сладостные тени
Душой уснуть на лоне мирной лени?

Ты, сердцу непонятный мрак,
Приют отчаянья слепого,
Ничтожество! пустой призрак,
Не жажду твоего покрова;
Мечтанья жизни разлюбя,
Счастливых дней не знав от века,
Я все не верую в тебя,
Ты чуждо мысли человека!
Тебя страшится гордый ум!
Так путник, с вышины внимая
Ручьев альпийских вечный шум
И взоры в бездну погружая,
Невольным ужасом томим,

Дрожит, колеблется: пред ним
Предметы движутся, темнеют,
В нем чувства хладные немеют,
Кругом оплота ищет он,
Все мчится, меркнет, исчезает.
И хладный обморока сон
На край горы его бросает.

Конечно, дух бессмертен мой,
Но, улетев в миры иные,
Ужели с ризой гробовой
Все чувства брошу я земные
И чужд мне будет мир земной?

Ужели там, где все блистает
Нетленной славой и красой,
Где чистый пламень пожирает
Несовершенство бытия,
Не сохранят душа моя,
Не буду ведать сожалений,
Тоску любви забуду я.

Любви! Но что же за могилой
Переживет еще меня?
Во мне бессмертна память милой,
Что без нее душа моя?
Зачем не верить вам, поэты?
Да, тени тайною толпой
От берегов печальной Леты
Слетаются на брег земной.

Они уныло посещают
Места, где жизнь была милей,
И в сновиденьях утешают
Сердца покинутых друзей.

Они, бессмертие вкушая,
В Элизий поджидают их,
Как в праздник ждет семья родная
Замедливших гостей своих.

Мечты поэзии прелестной,
Благословенные мечты!
Люблю ваш сумрак неизвестный
И ваши тайные цветы.

Так, если удаляться можно
Оттоль, где вечный свет горит,
Где счастье вечно, непреложно,
Мой дух к Юрзуфу прилетит.

Счастливый край, где блещут воды,
Лаская пышные брега,
И светлой роскошью природы
Озарены холмы, луга,
Где скал нахмуренные своды
……………………………….

Ты вновь со мною, наслажденье;
В душе утихло мрачных дум
Однообразное волненье!
Воскресли чувства, ясен ум.

Какой-то негой неизвестной,
Какой-то грустью полон я;
Одушевленные поля,

Холмы Тавриды, край прелестный,
Я снова посещаю вас,
Пью жадно воздух сладострастья,
Как будто слышу близкий глас
Давно затерянного счастья.

За нею по наклону гор
Я шел дорогой неизвестной,
И примечал мой робкий взор
Следы ноги ее прелестной.

Зачем не смел ее следов
Коснуться жаркими устами.
Нет, никогда средь бурных дней
Мятежной юности моей
Я не желал с таким волненьем
Лобзать уста младых Цирцей
И перси, полные томленьем.

Один, один остался я.
Пиры, любовницы, друзья
Исчезли с легкими мечтами,
Померкла молодость моя
С ее неверными дарами.
Так свечи, в долгу ночь горев
Для резвых юношей и дев,
В конце безумных пирований
Бледнеют пред лучами дня.

Из поэмы “БАХЧИСАРАЙСКИЙ ФОНТАН”

Настала ночь; покрылись тенью
Тавриды сладостной поля;
Вдали под тихой лавров сенью
Я слышу пенье соловья;
За хором звезд луна восходит;
Она с безоблачных небес
На долы, на холмы, на лес
Сиянье томное наводит.
Покрыты белой пеленой,
Как тени легкие мелькая.
По улицам Бахчисарая,
Из дома в дом, одна к другой.
Простых татар спешат супруги

Делить вечерние досуги.
Дворец утих; уснул гарем,
Объятый негой безмятежной;
Не прерывается ничем

Спокойство ночи. Страж надежный,
Дозором обошел эвнух.
Теперь он спит; но страх прилежный
Тревожит в нем и спящий дух.

Измен всечасных ожиданье
Покоя не дает уму.
То чей-то шорох, то шептанье,
То крики чудятся ему;

Обманутый неверным слухом,
Он пробуждается, дрожит,
Напуганным приникнув ухом.
Но все кругом его молчит;

Одни фонтаны сладкозвучны
Из мраморной темницы бьют,
И, с милой розой неразлучны,
Во мраке соловьи поют;

Эвнух еще им долго внемлет,
И снова сон его объемлет.

Как милы темные красы
Ночей роскошного Востока!
Как сладко льются их часы
Для обожателей Пророка!
Какая нега в их домах,
В очаровательных садах,
В тиши гаремов безопасных,
Где под влиянием луны
Все полно тайн и тишины
И вдохновений сладострастных!

Покинув север наконец,
Пиры надолго забывая,
Я посетил Бахчисарая
В забвенье дремлющий дворец.
Среди безмолвных переходов
Бродил я там, где, бич народов,
Татарин буйный пировал
И после ужасов набега
В роскошной лени утопал.
Еще поныне дышит нега
В пустых покоях и садах;
Играют воды, рдеют розы,
И вьются виноградны лозы,
И злато блещет на стенах.
Я видел ветхие решетки,
За коими, в своей весне,
Янтарны разбирая четки,
Вздыхали жены в тишине.
Я видел ханское кладбище,
Владык последнее жилище.
Сии надгробные столбы,
Венчанны мраморной чалмою,
Казалось мне, завет судьбы
Гласили внятною молвою.
Где скрылись ханы? Где гарем?
Кругом все тихо, все уныло,
Все изменилось. но не тем
В то время сердце полно было:
Дыханье роз, фонтанов шум
Влекли к невольному забвенью,
Невольно предавался ум
Неизъяснимому волненью,
И по дворцу летучей тенью
Мелькала дева, предо мной.

Поклонник муз, поклонник мира,
Забыв и славу и любовь,
О, скоро вас увижу вновь,
Брега веселые Салгира!
Приду на склон приморских гор,
Воспоминаний тайных полный, —
И вновь таврические волны
Обрадуют мой жадный взор.
Волшебный край, очей отрада!
Все живо там: холмы, леса,
Янтарь и яхонт винограда,
Долин приютная краса,
И струй и тополей прохлада —
Все чувство путника манит,
Когда, в час утра безмятежный,
В горах, дорогою прибрежной,
Привычный конь его бежит,
И зеленеющая влага
Пред ним и блещет, и шумит
Вокруг утесов Аю-дага.

ФОНТАНУ
БАХЧИСАРАЙСКОГО ДВОРЦА

Фонтан любви, фонтан живой!
Принес я в дар тебе две розы.
Люблю немолчный говор твой
И поэтические слезы.

Твоя серебряная пыль
Меня кропит росою хладной:
Ах, лейся, левея, ключ отрадный!
Журчи, журчи свою мне быль.

Фонтан любви, фонтан печальный!
И я твой мрамор вопрошал:
Хвалу стране прочел я дальной;
Но о Марии ты молчал.

Светило бледное гарема!
И здесь ужель забвенно ты?
Или Мария и Зарема
Одни счастливые мечты?

Иль только сон воображенья
В пустынном мгле нарисовал
Свои минутные виденья,
Души неясный идеал?

ЧААДАЕВУ С МОРСКОГО БЕРЕГА ТАВРИДЫ

К чему холодные сомненья?
Я верю: здесь был грозный храм,
Где крови жаждущим богам
Дымились жертвоприношенья;
Здесь успокоена была
Вражда свирепой Эвмениды:
Здесь провозвестница Тавриды
На брата руку занесла;
На сих развалинах свершилось
Святое дружбы торжество,
И душ великих божество
Своим сознаньем возгордилось.

Чедаев, помнишь ли былое?
Давно ль с восторгом молодым
Я мыслил имя роковое
Предать развалинам иным?
Но в сердце, бурями смиренном,
Теперь и лень и тишина,
И, в умиленье вдохновенном,
На камне, дружбой освященном,
Пишу я наши имена.

ОТРЫВКИ ИЗ ПУТЕШЕСТВИЯ ОНЕГИНА

Онегин посещает потом Тавриду:

Воображенью край священный:
С Атридом спорил там Пилад,
Там закололся Митридат,
Там пел Мицкевич вдохновенный
И посреди прибрежных скал
Свою Литву воспоминал.

Прекрасны вы, брега Тавриды,
Когда вас видишь с корабля
При свете утренней Киприды,
Как вас впервой увидел я;
Вы мне предстали в блеске брачном:
На небе синем и прозрачном
Сияли груды ваших гор,
Долин, деревьев, сел узор
Разостлан был передо мною.
А там, меж хижинок татар.
Какой во мне проснулся жар!
Какой волшебною тоскою

Стеснялась пламенная грудь!
Но, муза! прошлое забудь.

Какие б чувства ни таились
Тоща во мне — теперь их нет:
Они прошли иль изменились.
Мир вам, тревоги прошлых лет!
В ту пору мне казались нужны
Пустыни, волн края жемчужны,
И моря шум, и груды скал,
И гордой девы идеал,
И безыменные страданья.
Другие дни, другие сны;
Смирились вы, моей весны
Высокопарные мечтанья,
И в поэтический бокал
Воды я много подмешал.

Таков ли был я, расцветая?
Скажи, фонтан Бахчисарая!
Такие ль мысли мне на ум
Навел твой бесконечный шум,
Когда безмолвно пред тобою
Зарему я воображал.
Средь пышных, опустелых зал,
Спустя три года, вслед за мною,
Скитаясь в той же стороне,
Онегин вспомнил обо мне.

А. С. Пушкин. Южная ссылка: «Все хорошенькие женщины имеют здесь мужей». Часть 4

Служить не рад, прислуживаться тошно. Скука и эпатаж. Карты, отсутствие денег, два ствола, три музы. Дуэль с черешнями. Плата за страсть — новая ссылка. Пир на прогонные. Ванна с шампанским для вождя. Кому коллежский асессор, а кому «что-то другое».

Служить не рад, прислуживаться тошно. Скука и эпатаж. Карты, отсутствие денег, два ствола, три музы. Дуэль с черешнями. Плата за страсть — новая ссылка. Пир на прогонные. Ванна с шампанским для вождя. Кому коллежский асессор, а кому «что-то другое».

Пушкин не изменился на юге… Славный стихами, страшный дерзостью и эпиграммами, своевольный, непослушный, он производил фурор (М. М. Попов).

Он ехал на перекладных из столицы в глухую провинцию — Екатеринослав. Официально — к новому месту службы, по сути — в ссылку, исправлять свое поведение под бдительным надзором генерала И. Н. Инзова. По белорусскому тракту в русской красной рубахе, опояске и поярковой шапке ехал молодой и самый известный поэт России, за ним — никому не известный в неопределенном костюме следовал полицейский чин доглядывать и докладывать по инстанции.

Ограничение свободы люди воспринимают по-разному, большинство свыкается и даже начинает искать выгоды: нары получше, к кухне поближе. И в тюрьме, и в ссылке выживают люди. Для уретрального психического выживание в неволе невозможно, и не важно — Соловки это или Бахчисарай. Помещенный не по своей воле в ограниченное запретом пространство хоть самого рая земного, уретральник на бессознательном уровне тут же будет искать выход наружу, так как наружу работает его психическое.

Четырехмерное уретральное либидо — проекция силы отдачи в восьмимерной матрице психического — всегда идет на прорыв кордона, пока не прорвет или не погибнет. Так уретральник выносит наружу свое чувство свободы, делая его ощутимым для всех. Отсюда невероятная популярность уретральных людей, их слава и восхищение, которое они вызывают у окружающих. Каждый, кто хоть раз попадал под обаяние природного вождя, надолго запоминает мощное притяжение уретральной отдачи.

Даже враги и завистники не могли не восхищаться Пушкиным. Что говорить о восторженных друзьях, готовых носить его на руках и купать в шампанском, о женщинах, рвущих на части его письма, чтобы каждой досталось хотя бы по строчке. «Слухи о каждом его шаге сообщались во все концы России» (М. М. Попов). Это была настоящая слава.

Впервые двадцатилетний Пушкин ощутил полицейский надзор в южной ссылке. Ощущения были столь сильны, что А. С. сразу же по приезде в Екатеринослав тяжело заболел: «озноб, жар, признаки пароксизма» зафиксировал врач. Видимая причина — купание в реке. Известно, что Пушкин с юности практиковал ледяные ванны, был физически крепким, тренированным молодым человеком, и купание в жаркий день не могло ему навредить.

Внутренняя истинная причина внезапной болезни Пушкина — неволя. Ссылка только начиналась, стая друзей осталась в Петербурге, Пушкин был один в заштатном городишке на службе, которую презирал и исполнять не собирался, выхода не было, и возмущенное психическое проявилось телесным недугом. Горячка стала последним шансом на выход за ограниченные пределы. На сей раз обошлось выходом за пределы территории. Сочувствующий Пушкину Инзов выхлопотал своему поднадзорному отпуск. Вместе с семьей генерала Раевского А. С. отправляется на кавказские воды.

В творчестве поэта начинается новый этап — романтический. Пушкин создает «Кавказского пленника», «Бахчисарайский фонтан», «Братьев-разбойников», «Цыган». В центре этих произведений понятия свободы, воли и неволи, всюду присутствует страсть, вечная спутница автора. Известно, что во время южной ссылки Пушкин таки оторвался от старателей третьего отделения и несколько недель кочевал с цыганами, пока влюбленная в поэта цыганка Земфира не была зарезана ревнивым женихом.

Но счастья нет и между вами,
Природы бедные сыны! —

этими строками заканчивает Пушкин своих «Цыган», где Алеко — литературный двойник Александра Пушкина.

В первой ссылке, как никогда прежде, начала проявляться двойственность характера Пушкина, его уретрально-звуковая натура. Периоды уретрального возбуждения выражаются не только в эпатажных выходках вроде явления на обед к губернатору «в кисейных панталонах, прозрачных, безо всякого исподнего белья». В попытках уретрального прорыва за флажки своей неволи молодой Пушкин не соблюдает никакой субординации, нарушает принятые в обществе правила и готов по каждому ничтожному поводу тут же стреляться, одинаково остро реагируя на попытки насмешки и отеческого покровительства.

Счастливая случайность и бдительность сочувствующего окружения хранят поэта от смерти. Во время дуэли с полковником О. Н. Старовым сильная метель забивает стволы пистолетов и застит глаза стрелявшимся с десяти шагов (из-за мазурки) — оба дважды мажут. В другой раз Пушкин является к барьеру с черешнями, которыми с улыбкой завтракает. Противник ошарашен, его первый выстрел мимо. «Довольны вы?» — спрашивает поэт и, как был с черешнями, удаляется, не стреляя. Иногда настойчивые просьбы секундантов о примирении находят отклик в милосердной душе А. С. — и дуэль отменяется.

Пока еще уретральное жизнелюбие празднует победу над звуковыми пустотами, наскоро заполняемыми стихами, женщинами, кутежами и снова стихами. «С каждого вечера Пушкин собирал новые восторги и делался поклонником новых богинь своего сердца», — вспоминает друг поэта В. П. Горчаков

В периоды между пирами и восторгами — «скука смертная», отсутствие по-настоящему близких людей, невозможность выехать в Москву или Санкт-Петербург ввергают Пушкина в состояние глубокой апатии, когда он целыми днями дома, не одеваясь, стреляет в потолок хлебным мякишем.

Единственное спасение от звуковой депрессии — творчество. Когда Пушкин пишет, отвлекать его нельзя, поэт поднимает крик, а потом признается, что на него «что-то нашло». Насильственное выталкивание из «ракушки» чрезвычайно мучительно для звуковика. Пустота в звуке должна наполниться хотя бы на время, а уретральное желание — накопиться, тогда происходит естественная смена состояний внутри уретрально-звуковой матрицы психического. Если же во время звукового сосредоточения приходит раздражитель извне, он воспринимается как сильнейшая душевная боль.

Пушкину жизненно важно иметь возможность звуковых погружений. Когда он пишет, окружающее перестает существовать для поэта. Лучшее время — ночь, пока перо не вывалится, а голова не упадет в глубоком сне. Любит Пушкин и раннее утро. Пока все спят, «во всей наготе своего натурального образа» и скрестив ноги на постели, он быстро пишет на лоскутах бумаги, которые потом небрежно рассовывает где попало.

В «Братьях-разбойниках» есть удивительная по силе сцена, когда, бежав из заточения, два брата, скованные цепями, переплывают реку. Так и Пушкин с его уретрально-звуковым психическим всю жизнь бежал из заточения, раздираемый двумя доминантными векторами.

Невзирая на надзор за ним, Пушкин продолжает общаться с декабристами, состоит в активной переписке с Рылеевым, Раевским, Орловым. Вскоре декабристский кружок в Кишиневе разгромлен, Пушкина переводят в Одессу под начало куда более строгого надзирателя, чем старик Инзов, — князя М. С. Воронцова.

А. С. погружается в звуковую пустоту. Новое для себя ощущение звуковой ненаполненности, когда (это у него-то!) не пишутся стихи, поэт гениально описывает в стихотворении «Демон»:

Тогда какой-то злобный гений
Стал тайно навещать меня
Его язвительные речи
Вливали в душу хладный яд.
Неистощимой клеветою
Он провиденье искушал;
Он звал прекрасное мечтою;
Он вдохновенье презирал;
Не верил он любви, свободе;
На жизнь насмешливо глядел —
И ничего во всей природе
Благословить он не хотел.

В стихах этого периода впервые ясно слышится разочарование и чисто звуковая отстраненность, даже высокомерие, так не характерные для всегда вовлеченного, страстного Пушкина. Холодом веет от этих строк:

Паситесь, мирные народы!
Вас не разбудит чести клич.
К чему стадам дары свободы?
Их должно резать или стричь.
Наследство их из рода в роды
Ярмо с гремушками да бич.

В звуковой отрешенности и «средь шумного бала» одесской жизни рождается новый герой времени — Евгений Онегин, хорошо известный всем «лишний человек» и «типичный представитель». Онегина часто ошибочно отождествляют с Пушкиным, забывая, что он всего лишь «добрый приятель» автора, уставший от жизни, разочарованный в людях и немощный в чувствах:

Кто жил и мыслил, тот не может / В душе не презирать людей.

Даже в самые черные периоды звуковых пустот А. С. Пушкин не мыслил таким образом. И в разочаровании поэта всегда сквозит боль за людей, за стаю, за те ее нехватки, что невозможно наполнить всей уретральной страстью, потому как выше это сил человеческих. Страстный Пушкин и охладелый Онегин — антиподы. Звуковая неразвитость Онегина, слабость желаний, неспособность его к отдаче наполняют «молодого повесу» вялотекущей хандрой. Пушкин в силу своих векторальных свойств, мощного уретрального темперамента и звуковой гениальности был счастлив отдачей до последних дней жизни, хотя по временам и сознавался в письмах жене, что «хандрлив» (каково словцо!).

Денег нет, а их требуется куда больше, чем в Кишиневе. «Одесса летом — песочница, зимой — чернильница», — напишет А. С. Пушкин в минуты тоски. После Кишинева европейская жизнь Одессы — театр, балы, обеды, праздники, общение с новыми людьми — поначалу даже занимает поэта. Здесь он познакомился с несколькими прекрасными женщинами: Каролиной Собаньской, Амалией Ризнич, Елизаветой Воронцовой.

К последней, жене своего начальника князя М. С. Воронцова, на семь лет старше А. С., поэт испытывает настоящую страсть. Ее профили украшают все бумаги Пушкина одесского периода. Чувство поэта взаимно. В знак своей любви кн. Воронцова дарит Пушкину золотое кольцо с таинственной надписью по-еврейски. Это кольцо Пушкин считал своим талисманом и снял только на смертном одре, чтобы подарить Жуковскому. Вспомним строки стихотворения «Талисман». Они звучат пророчески:

От недуга, от могилы,
В бурю, в грозный ураган
Головы твоей, мой милый,
Не спасет мой талисман.

И богатствами Востока
Он тебя не одарит,
И поклонников пророка
Он тебе не покорит;

Милый друг! от преступленья,
От сердечных новых ран,
От измены, от забвенья
Сохранит мой талисман!

Скрывать страсть уретрального вождя к предназначенной ему природой кожно-зрительной женщине невозможно. Такой союз всегда на виду, даже если участники пытаются прятаться по квартирам друзей и высылают вперед специального мальчика посмотреть, не идет ли муж-рогоносец. Долго оставаться в неведении относительно Пушкина и своей жены кн. Воронцов не мог, и, хотя сам князь придерживался весьма свободных взглядов на брак, именно эта связь жены сильно задела его: явление Пушкина около Елизаветы оттенило собственное ничтожество Воронцова, кожного временщика на законном месте вождя.

Месть князя не по-княжески мелка. Воронцов отправляет Пушкина в экспедицию по борьбе с саранчой «обозреть, с каким успехом действуют употребленные к истреблению оной средства и достаточны ли распоряжения, учиненные для этого уездными присутствиями». В дурацком предписании этом не видит Пушкин ничего, кроме неуклюжей иронии над поэтом-сатириком и попытки наказать счастливого соперника. А. С. тут же пишет прошение (а по стилю — требование) об отставке: «Я устал зависеть от хорошего или дурного пищеварения того или другого начальника… Я жажду одного — независимости, мужеством и настойчивостью я в конце концов добьюсь ее».

Не говоря уже о стилистике данного «прошения», требовать отставки в положении опального коллежского асессора, когда начальство из кожи вон лезет, чтобы хоть как-то отметить горе-чиновника, пусть только выполнит указание, — дерзость на грани безумия. Исход «поединка» предрешен.

Со всех сторон доброжелатели твердят Пушкину, что для его же пользы нужно покориться и съездить в экспедицию. Казалось, Пушкин внял советам и действительно в экспедицию поехал. Но нужно было совсем не знать А. С., чтобы полагать, что он включится в борьбу с саранчой, до которой, как и до начальства его, не было поэту никакого дела. Уретра не видит кожных рангов и служить не может. Уретральный звуковик, ведущий стаю в будущее, служит только идее будущего, где справедливость является в истинном своем обличии, как отдача свойств каждого на благо стаи. С этой идеей несовместимо стремление прислуживаться ради сиюминутной пользы-выгоды.

Немедленно по возвращении Пушкин был вызван на ковер. Обозленный его «прошением» и сильно сомневающийся, что Пушкин был там, куда его посылали, Воронцов спросил, видел ли Пушкин вообще саранчу. Ответ в стихах окончательно взбесил начальство:

Саранча летала, летала
И села. Сидела, сидела,
Все съела и вновь улетела.

Воронцов тут же докладывает в столицу о неподдающемся усмирению коллежском секретаре Александре Пушкине и просит незамедлительно выслать наглеца из Одессы. Просьбу удовлетворяют. Отставку Пушкин получает вместе с предписанием ехать в новую ссылку — имение родителей в Псковской губернии, село Михайловское. «Воронцов видел во мне коллежского секретаря, а я, признаюсь, думаю о себе что-то другое», — пишет Пушкин.

«Что-то другое» думали о Пушкине и с восторгом узнающие его по пути следования в ссылку граждане России. «Ребята, пали! Пушкин!» — гремит в батарейной роте, где ликующие офицеры, узнав автора «Оды» и «Черной шали», несут его на руках в палатки пировать. Не помешали опознанию (а может, помогли?) ни красный молдаванский плащ, ни такого же цвета широчайшие шаровары.

В Могилеве на почте Пушкин «в офицерской шинели внакидку, в красной, русского покроя рубашке» узнан племянником бывшего директора Царскосельского лицея А. Распоповым: «Вы, Ал. С-ч, верно, не узнаете меня?» — «Помню, помню, Саша, ты проворный был кадет». От радости неожиданной встречи Распопов бросается к гулявшим с ним товарищам. «Восторг был неописанный. Пушкин приказал раскупорить несколько бутылок шампанского. Пили за все, что приходило на мысль… Но для нас не было достаточно; мы взяли его на руки и отнесли, по близости, на мою квартиру… Пушкин был восхищен нашим энтузиазмом. Мы поднимали на руки дорогого гостя, пили за его здоровье», — вспоминает А. Распопов.

От предложенной кн. Оболенским ванны из шампанского А. С. Пушкин с улыбкой отказался — пора ехать. Воистину, устроить пир на прогонные ссыльного коллежского асессора может только уретральный вожак.