Кто переводил стихи юлиана тувима

Стихи. Вступление А. Гелескула

Стихи. Афоризмы свои, подслушанные и пересказанные

Ледяной январь памятного 1953 года стал для польской поэзии траурным. Умер Константы Галчинский. На его похоронах Юлиан Тувим жестоко простудился, и 27 января его не стало. Семидесятипятилетний патриарх польского стиха Леопольд Стафф, учитель и кумир юности Тувима, сказал об ушедшем: «У него было сто красок, сто струн… Мы ждали его десятки лет».

Ждали, правда, не все. Литературная судьба Тувима — это стойкая любовь одних и не менее стойкая ненависть других. Первая же публикация поэта вызвала обывательскую бурю и обвинение в подстрекательстве к босяцкому бунту. Через несколько лет стихотворение «К генералам» трактовалось уже как «измена родине». Националисты особенно напирали на еврейское происхождение Тувима и требовали вообще отлучить его от польской культуры. Что, впрочем, от них не зависело.

Но «сто струн» отнюдь не метафора. У Тувима было множество инструментов, и всеми владел он одинаково искусно. Один из лучших польских лириков, он был и трибуном, и сатириком, неутомимым участником журнала «Варшавский цирюльник», писал чудесные стихи для детей, песни для эстрадных театриков, тексты для кабаре (от остро злободневных до абсурдистских), и его остроумие не уступало его лирическому дару. Помимо того он был блестящим публицистом и даже кропотливым исследователем, правда, своеобразным. Тем не менее его труды — например, «Чары и черти Польши, антология чернокнижия» или «Польский словарь пьяниц» — высоко оценены специалистами (речь, разумеется, о филологах). Наконец, Тувим — один из лучших европейских переводчиков, редкого мастерства переводчик мировой поэзии, от Горация до Рембо, и прежде всего — русской, от «Слова о полку» до Пастернака. Он перевел «Горе от ума», «Кому на Руси жить хорошо», «Облако в штанах», инсценировал для театра гоголевскую «Шинель». Но вершина его — переводы стихов и поэм Пушкина, в том числе подлинный шедевр — перевод «Медного всадника». Любопытно, что Тувим и начинал как переводчик, тоже необычно, на свой неординарный лад. Его первыми литературными опытами были переводы стихов Словацкого и Стаффа на эсперанто.

Но прежде всего Юлиан Тувим — поэт, многозвучный и доныне, спустя полвека после его смерти, не отзвучавший. Если остановить, как нынче принято на варшавской улице прохожего, а тем более — девушку, и попросить прочесть на память какое-нибудь любимое стихотворение, вполне возможно, что это будет Тувим. При всей легкости и доступности поэт глубокий, отзывчивый и потому, вопреки своему жизнелюбивому духу, трагический. Он смягчал трагизм иронией, но время было слишком нешуточным, и чуткое сердце его не обманывало.

39-й год застал Тувима в Париже; дальше — семь лет эмиграции, бегство из оккупированной Франции, Бразилия, Штаты. Его старая мать осталась в Польше и погибла во время массовых казней польских евреев. В Америке Тувим начал и так и не успел завершить ностальгическую эпопею «Цветы Польши». И почти не писал стихов ни в эмиграции, ни по возвращении на родину. Как поэту ему был отведен недолгий срок — межвоенное двадцатилетие.

«Мне было двадцать лет, когда началась первая война, — писал Тувим, — и сорок пять, когда вспыхнула вторая. Молодость прошла в воспоминаниях о первой войне и предвидении второй; отзвуки первой бури и раскаты второй наполнили жизнь моего поколения тревогой, чувством неуверенности, ощущением, что все временно, преходяще, а ты сам повис в опасной пустоте. В земле еще лежали неразорвавшиеся снаряды 1914 — 1918 годов, а мы уже чуяли и ждали удары люфтваффе».

Гоня тревогу, молодой бунтарь Тувим призывал к очистительной буре, но по мере того как надвигалась иная буря, смертоносная, все дороже становились для него простые человеческие радости и горести, простые и вечные. Это определило теплый, грудной тембр его поэзии, по крайней мере одной из самых долгозвучных ее струн.

В России Тувим издавался шире и чаще, чем кто-либо из польских поэтов после Мицкевича, и переводили его большие поэты — Анна Ахматова, Мария Петровых, Давид Самойлов, Леонид Мартынов. Еще и поэтому Тувим был у нас известен и любим. Предлагаемая подборка вряд ли что добавит к уже сложившемуся облику русского Тувима, но еще раз напомнит о нем. И о том, что в наше шаткое время человеку так же трудно и важно быть человеком.

Лев Мадорский: Чародей слова, или Путь из поляков в евреи

Написал Выпускающий редактор
Статья просматривалась 2 804 раз(а)

Холокост в Европе, гибель самых близких людей, особенно мамы, потрясли Тувима. Он в полной мере почувствовал, что принадлежит к древнему народу, который уничтожают, расстреливают, травят газом. Такая метаморфоза сопровождала евреев в разных странах.

Чародей слова, или
Путь из поляков в евреи

(к 125-летию со дня рождения Юлиана Тувима)

Лев Мадорский

«Живи так, чтобы друзьям стало скучно, когда ты умрёшь»
Тувим

Написать памятный очерк о Юлиане Тувиме оказалось не простой задачей. Чем больше знакомился с жизнью и творчеством этого невероятного человека, тем больше погружался в омут раздвоенной, многоплановой, почти мистической поэзии, жизни, личности…

Что случилось?
Что случилось?
С печки азбука
свалилась!

Что стряслось у тети Вали?
У нее очки пропали!

Ищет бедная старушка
За подушкой, под подушкой

Хозяйка однажды с базара пришла,
Хозяйка с базара домой принесла:
Картошку,
Капусту,
Морковку,
Горох,
Петрушку и свеклу.

Не знаю как у вас, а у меня, как только я в 4-5 лет научился читать стихи, строчки из которых привёл выше, были одними из первых. Наряду с «Наша Таня», «Идёт бычок» Агнии Барто, «А что у вас», «Мы с приятелем» Сергея Михалкова и некоторых других. Я тогда понятия не имел, что Маршак, чьё имя стояло на обложке, не сам их написал, а перевёл с польского.

Вообще, стихи для детей переводят на другой язык редко. Тем более, если это делает такой прекрасный поэт как Самуил Яковлевич Маршак. Думаю, что детские стихи Тувима были достойны перевода большого мастера.

Детство, юность, первые стихи

Гениальный поэт, писатель, переводчик, литературный критик и публицист Юлиан Тувим родился 13 сентября 1894 года в небогатой, ассимилированной польско-еврейской семье в городе Лодзь (Польша). Позже поэт напишет о своём родном городе, немного подражая В. Маяковскому, одному из своих любимых поэтов:

Когда я лбом вплоть до звезд,
Как славы начнется эра,
И совершат меня ссору бучну
Сто городов, словно за Гомера…
И каждый городок вопить начнет:
«Пророче, ты отсюда родом!»

— Потомки! Сим догадкам — шаг цена,
Оставьте их тувимистам.
Сам я свидетельствую: Лодзь, и только она
Была моим родным городом.

В 1901 году Юлиан поступил в русскую гимназию, учился в которой не слишком успешно. Особенно не любил точные науки и даже из-за них остался на второй год в шестом классе, Но, несмотря на неуспеваемость, нехватку денег и сложности в отношениях между родителями, детство Юлиана было таким, каким и положено быть детству — беззаботным и радостным.

Позже Юлиан признает, что взял от своих родителей лучшее: от папы — самодисциплину, от мамы — артистизм. Одно из увлечений гимназиста — лингвистика, Увлечение, которое он сам называет «лингвистическое безумие». Будущий поэт окружил себя не школьными учебниками, а книгами по языкознанию и этнографии. Его интересуют экзотические языки: тунгусов, папуасов, африканских народов, австралийских племен, эсперанто. Словари были дорогими и Юлиан придумывает разные ухищрения. Например, приглашает двенадцатилетнего китайца и записывает польскими буквами китайскую песенку; составляет словарь цыганских слов и выражений. Кроме лингвистики Юлиан в старших классах увлёкался поэзией (особенно любил Уолта Уитмена, Артюра Рембо, Леопольда Стаффа), публикует переводы польских поэтов на эсперанто, делает первые переводы с русского языка. В 18 лет публикует своё первое стихотворение «Просьба». В 1916-1918 гг. Тувим изучал философию и юриспруденцию в Варшавском институте. Впрочем, не столько учился, сколько занимался литературным творчеством, которое всё больше заполняет его жизнь. Тувим пишет стихи в студенческую газету, организует литературную группу «Скамандр» (членов группы объединяло стремление соединить поэзию с современностью, желание активно участвовать в общественной жизни), становится одним из основателей известного в те годы в Польше литературного кабаре «Pikador». Литературная деятельность накрывает Юлиана с головой и он бросает университет.

1920-39 гг. До оккупации Польши

Начиная с 20-х годов в ставшей независимой Польше, Тувим становится одним из самых популярных поэтов. Выходят многочисленные сборники его стихов: «Подстерегаю Бога», «Пляшущий Сократ», «Седьмая осень» и другие. С годами юношеские, оптимистические стихи переходят в поэзию мудрую, гуманистическую, с классической ясностью изложения. Его стихи в центре литературной критики. Известный польский писатель Ярослав Ивашкевич напишет в те годы:

«Ни с чем нельзя сравнить впечатление, которое произвели на нас стихи Тувима. Мы все безоговорочно восприняли их как начало новой поэтической эры».

Главный герой стихотворений Тувима 20-х годов — простой человек. В 1929 году Тувим печатает стихотворение «К простому человеку»:

В брук круши пример ружья!
Ибо кровь твоя, а их нефть!
И от столицы до столицы
Гукни на все ты их марниці:
«Нет глупых, господа шляхта!»
(Перевод Григория Кочура)

Одно из самых любимых в предвоенной Польше стихотворений «Молитва» — мечта о будущем Польши:

В стране, что воскреснет из гроба
В сиянии вольности-зари,
Пусть будет добрый лад и честный,
Расчетливые предводители…

Дай хлеб нам из польского поля
И гробы — с польской сосны.
Змети со слов громкую фальшивость,
Верни извечную им правдивость,
Освободи из-под власти брехача,
Пусть справедливость — справедливость,
А право — право означает…
(Перевод Максима Рыльского)

Тувим одним из первых среди польских поэтов уходит от высокопарности поэтического языка, свойственной поэтам 19 века. В его стихи всё чаще проникает обычный, повседневный язык улицы. Как написал известный польский критик Мстислав Яструн:

«Тувим не только обновил устаревшее словництво, но и ввел в поэтический обиход новый мир вещей и образов…»

А известная в России польская писательница Ванда Василевская написала:

«В Польше молодёжь росла очарованная поэзией Тувима».

С приходом в Германии к власти нацистов многое меняется. Поэт всё больше обращается к публицистике. Пишет статьи резко критикующие фашизм. Такое ощущение, что он

Читать еще: Я подарю тебе стихи что так воздушны так легки

предвидит страшные события, которые ожидают его родину и весь мир. Об этом написал Самуил Кур в статье «Смех и скорбь Юлиана Тувима»:

«Поразительное предвидение двадцатитрехлетнего поэта!»

Далее Самуил пишет о вечной раздвоенности Тувима (мистик и реалист, сторонник коммунистов и противник любой диктатуры, поляк и еврей):

«Пройдет 30 лет, и вдали от варшавских берез, в шумном, огнедышащем Нью-Йорке, тот же автор «Большой Теодоры», только постаревший, вознесет хвалу Иосифу Сталину. К власти на его родине пришли левые силы, и он уверен, что уж теперь-то, после войны, в Польше антисемитизма не будет. Тут прозорливость Тувима подвела. Вспомним хотя бы еврейские погромы в Польше сразу после войны и, особенно, взрыв антисемитизма в конце 60-х, когда генсек КП Польши Гомулка, женатый, кстати, на еврейке, 19 марта 1968 года на партийном митинге предложил чтобы евреи, которым Израиль дороже Польши, «рано или поздно покинули нашу страну».

В Польше было тяжёлое экономическое положение и народный гнев, как это всегда и бывает, был направлен в нужное русло. К счастью, до этого времени (в результате исхода евреев из Польской республики от 30 тыс. осталось не больше трёх) поэт не дожил. Но вернёмся к 30-м годам…

Начиная с 1933 года, в Польше, под влиянием национал-социализма, власть всё крепче закручивает гайки и свирепствует цензура. Сатирическое стихотворение «Бал в опере», высмеивающее польское правительство, было запрещено к публикации. Постепенно лирические мотивы стихотворений Тувима уходят на второй план, уступуя место сатирическим. Всё больше в его стихах горечи, опустошённости, трагизма, одиночества… Жестокий мир рождает мрачные образы. Вот отрывок из стихотворения того времени «Мой стол»:

«Мой стол напоминает катафалк,
Застыл в своём траурном блеске,
Словно реквием деревяный
Словно монумент слёз»

Начало войны. Эмиграция. Возвращение. Смерть

С началом войны великому поэту-еврею удалось избежать ужаса, который пережили его соплеменники. Он бежит сначала в Румынию, потом через Францию, Португалию, Бразилию в США. В эмиграции Тувим написал свое крупнейшее произведение — лирико-эпическую поэму «Цветы Польши». В 1946 году возвращается на родину.

Незадолго до смерти Тувима произошло нечто мистическое. В конце 1953 года поэт и его жена Стефания решили провести Рождество на курорте в Закопане. Вскоре в квартире раздался телефонный звонок: «Не приезжай в Закопане, а то можешь не уехать живым». Они всё же поехали, а 27 декабря 1953 года у Тувима случился инфаркт. Возможно, учитывая мистический настрой Юлиана, напутственное пожелание антисемита сыграло свою роль. Великий поэт умер, успев предсказать именно такую кончину: «Призрак смерти леденящей — о, не разящей, а глумливой». Похоронен Юлиан Тувим в Варшаве.

Путь Тувима от поляка к еврею

Выросший в ассимилированной семье, Тувим всегда с рождения считал себя поляком. Для него любимым языком был польский. Надо сказать, что Польша далеко не всегда отвечала ему такой же любовью. Холокост в Европе, гибель самых близких людей, особенно мамы, потрясли Тувима. Он в полной мере почувствовал, что принадлежит к древнему народу, который уничтожают, расстреливают, травят газом. Такая метаморфоза сопровождала евреев в разных странах. Некоторые из нас в бывшем Союзе хотели «стать как все» и считали себя русскими, старались забыть свою национальность, пока бытовой и государственный антисемитизм (дело врачей, борьба с космополитизмом и т.п.) не вынудили их почувствовать себя евреями.

В эмиграции (1944 г.) он много пишет на еврейскую тему: стихотворение «Еврейчик», эссе «Памятник и Могила», Манифест «Мы, польские евреи». В Манифесте, переведённом на многие языки, в том числе, на русский, Тувим утверждает родство с жертвами Шоа «по еврейской крови — не той, что течет в жилах, а той, что течет из жил».

В 1943 году Тувим узнаёт о трагической смерти матери Адель и сестры Ирен. Нелюди с человеческим лицом и со свастикой на рукаве выбросили его мать, еще живую, из окна психиатрической больницы, куда она попала ещё до войны от нервного срыва, связанного со страхом перед ростом антисемитских настроений. Весь день и всю ночь труп пролежал на улице, и только утром добрые люди похоронили её под сосной в садике… В том же году Юлиан напишет одно из своих самых трагических стихотворений «Мать» (перевод Б. Слуцкого).

На погосте в Лодзи
На кладбище еврейском
Холмик польской могилы
Моей мамы-еврейки.
Там зарыта мать-полька
И еврейская мама.
Перенес ее с Вислы…

Привожу только начало, но советую полностью прочитать, чтобы услышать этот идущий от сердца крик боли и отчания.

Не хочется заканчивать памятный очерк такого жизнелюбивого, остроумного, светлого человека, как Юлиан, на трагической ноте. Привожу, в заключение, мудрые, сверкающие юмором, высказывания поэта:

Порядочная девушка не бегает за парнем. Видел ли кто, чтобы мышеловка бегала за мышью?
Жить надо так, чтобы не бояться продать своего попугая самой большой сплетнице города.
Мозг это такой орган, с помощью которого мы думаем, что мы думаем.
Даже самые красивые ноги где-нибудь заканчиваются.
Эгоист — это тот, кто заботится о себе больше, чем обо мне.
Успех — это то, чего друзья тебе не простят.
Даже когда перескочишь, не говори гоп. Сначала посмотри, во что вскочил.

Юлиан Тувим: жизнь, полная противоречий (7 фото)

Будущий литератор появился на свет в сентябре 1894 в Лодзе в семье польских евреев, где не было богатства, как и особо дружеских отношений. Но мальчик жил своей счастливой и беспечной жизнью, какой она может быть только в детстве.

В юном возрасте любил гуманитарные предметы. А вот с точными науками у Юлиана были нелады, из-за чего он остался на второй год в шестом классе. Это, впрочем, не мешало ему писать стихи. Еще во время учебы в гимназии Тувим занялся переводом на язык эсперанто стихов польского поэта Леопольда Стаффа. Было это в 1911, а спустя 2 года вышло его собственное стихотворение под названием «Просьба», напечатанное в журнале «Курьер Варшавски».

После окончания гимназии в 1916 Юлиан отправился на учебу в Варшавский университет. Стремительный темп большого города захватил молодого человека. Во время учебы в университете, сначала на правовом, а после на филологическом факультетах, вместе с другими молодыми поэтами, в числе которых были Антоний Слонимский, Ян Лехонь, Казимеж Вежиньский, Ярослав Ивашкевич, создал поэтическую группу под названием «Скамандр». Так молодые литераторы увековечили мифическую реку, обтекавшую Трою. Активная творческая жизнь польских литераторов проходила в сотрудничестве с эмигрантской литературной группой из России «Таверна поэтов», которая действовала тогда в Варшаве.

Источником вдохновения для молодых дарований служило творчество Стаффа, стихи которого волновали душу и поражали воображение. Тувим много писал, прославившись на литературной ниве. Также он занимался защитой правообладателей, став одним из инициаторов создания Польского общества защиты авторских прав ZAKIS. Общественная и поэтическая деятельность отвлекала Юлиана от занятий. Университет он не закончил.

Жизнь поэта была наполнена противоречиями с самого рождения. Будучи евреем по происхождению, он причислял себя к полякам. И это немудрено, ведь в доме, где он рос, звучала польская речь. Матушка декламировала стихи, пела песни на польском языке, дед работал в польском журнале.

Впрочем, это не спасало семью Тувим от антисемитского настроя, царившего в обществе. У его матери Аделлы из-за этих проблем случилось психическое расстройство, приведшее ее в 1935 в психиатрическую больницу. Доктора запретили ей видеться с сыном. Эти неприятные события повлияли на состояние самого Тувима, у которого появились депрессия и боязнь открытого пространства. Впоследствии состояние поэта стало таковым, что он передвигался по городу лишь в такси и в сопровождении супруги. Самого же Тувима еврейское сообщество сочло предателем, который отдал предпочтение польскости. На протяжении всей жизни этот выдающийся человек испытывал страдания от двойного самоопределения.

Перед Второй мировой войной Тувим писал фельетоны, высмеивавшие поведение евреев по отношению к польскому обществу. Он считал, что необходимо уважать язык народа, среди которого живешь, и призывал учиться этому. Истинное чувство солидарности с евреями проявилось у поэта лишь после Холокоста. В 1944, пребывая в эмиграции, он написал статью «Мы, польские евреи», где растолковал евреям, почему ощущает себя поляком, а полякам – почему чувствует себя евреем.

В 1939, находясь на вершине своей творческой деятельности, поэт вместе с семьей отправился в эмиграцию, чтобы спастись от пришедшего на родную землю нацизма. К тому времени он уже женился и воспитывал приемную дочку.

Нелегкий путь ожидал их. Вначале была Румыния, затем Италия и Франция. После капитуляции последней Тувим уехал в Лиссабон, затем в Рио-де-Жанейро, далее – в Нью-Йорк. Оставаться на оккупированной территории он не мог. Ведь поэт открыто высказывал свое критическое отношение к фашизму. В Америке Тувим продолжил свою творческую деятельность. Он печатался в журналах и газетах, включая польские периодические издания «Роботник», «Новая Польша». Поэт смог стойко перенести тяжелые годы эмиграции благодаря поэзии и неисчерпаемому остроумию.

В 1946 по окончании войны Тувим возвратился на родную польскую землю. Он не мыслил своей жизни без творчества: много писал, публиковался. Однако уже в начале 1950-ых стал сочинять все реже, выглядел измученным, погрузившимся в себя. Поэт страдал от депрессивных состояний. Особенно остро он пережил смерть Ильдефонса Глачинского. Стихотворения поэта все реже попадали в периодику. Он продолжал писать, но все больше «в стол». Многие творения увидели свет после его ухода из жизни.

Поэзия Тувима удивительна попытками постичь самую суть вещей. Вероятно, поэтому творения мастера богаты сложными речевыми оборотами, игрой слов, приводящей к приумножению значений одного слова через другие. Самое большое свое творение «Цветы Польши» он писал практически всю жизнь, так и не успев его завершить. Однако неоконченная поэма по значимости для поляков такая же, как пушкинский «Евгений Онегин» для русских, байроновский «Дон Жуан» для англичан. Друг поэта Ярослав Ивашкевич говорил, что, читая это произведение, можно бесконечно наслаждаться нежной мелодичностью строк.

Поэтический язык мастера отличается пластичностью, остротой, хлесткостью, юмористическим колоритом. А возвышенность слога, присущая произведениям литератора, не теряется даже при употреблении низких форм. Недаром его любимым жанром была сатира. Он писал афоризмы, эпиграммы, меткие строки которых вынуждали читателей смеяться до слез и с нетерпением ожидать новых публикаций в журналах.

Читать еще: О чем стихи ты письмо мое милый не комкай

Подлинное мастерство Тувима проявилось в виртуозном владении словом. Кстати, это характерно не только для оригинальных произведений, но для переводов. Именно Тувиму поляки во многом обязаны своим знакомством с классической русской и советской литературой. В его прекрасных переводах они смогли прочесть «Слово о полку Игореве», поэтические шедевры Александра Сергеевича Пушкина, Афанасия Афанасьевича Фета, Бориса Леонидовича Пастернака, Владимира Владимировича Маяковского.

Парадоксом Тувима-поэта является и то, что написав огромное количество произведений для взрослых, для многих он был и остается творцом изумительных детских стихотворений, которые обожают юные читатели не только Польши, но и России. Благодаря переводам Маршака творениями Юлиана Тувима зачитывалось не одно поколение русскоговорящих людей.

Жизнь талантливого поэта завершилась в конце декабря 1953. В последний путь его провожали как национального героя сотни людей, среди которых были не только друзья и близкие, но и многочисленные почитатели его творчества. Посмертно Юлиан Тувим Награжден Орденом Возрождения Польши. В памяти людей он остался, прежде всего, талантливым поэтом, автором остроумных скетчей, водевилей, афоризмов, эпиграмм.

Юлиан Тувим. Часть 1

Юлиан Тувим умер (1953), не дожив и до пятидесяти. Великий польский поэт, сатирик, юморист, писатель и сценарист знаком русскому читателю, прежде всего, детскими стихами, хотя был он поэтом скорее трагическим, со сложной судьбой, чувствовавший себя в собственной стране бесхозным.

Он очень любил Польшу, родился (1894) в Лодзи, в еврейским семье, которая полностью ассимилировалась: приняла католичество, говорила только на польском, никакого другого языка мальчик не слышал.

Дед издавал для лодзинских евреев первую польскоязычную газету и исправно посещал костел. Словом это был еврейский поляк, а не польский еврей. Но чистокровные поляки не считали его своим, для них Юлиан Тувим оставался евреем, научившимся говорить и писать по-польски,

незаконно присвоившим звание польского писателя. Евреи тоже не признавали его за своего: не знал еврейского языка, не исполнял иудейских обрядов и не посещал синагогу. В их глазах он был предателем еврейских национальных традиций. Никогда ему не изменял и не предавал только его любимый язык.

Тут всё не наяву:
И те цветы, что я зову живыми,
И вещи, что зову моими,
И комнаты, в которых я живу;
Тут всё не наяву,
И я хожу шагами не моими, —
Я не ступаю, а сквозь сон плыву.
(Квартира)

Юлиан Тувим чувствовал слово, им была наполнена вся вселенная, нельзя было сказать, где начинается слово и где кончается Тувим: он имел «филологическое мировоззрение». Оно пришло к нему по несчастью, обернувшись даром – чувством слова и ритма.

Слово для поэта имело мистический и даже чувственно-эротический смысл. В одном из эссе он писал: «Слово стало плотью и живет среди нас, оно кормит собою голодные тела.Слово похоже на фрукты, например, на персик: очень мягкий, круглый, с нежным пушком он влечет к себе, пробуждает во мне желание; я хочу ласкать его губами, слегка сжимать пальцами, нежно поглаживать и дуть на его бархатистую кожицу».

Будучи маленьким мальчиком, он любил копаться в словах из разных языков, сходных по звучанию. Это лингвистическое увлечение продолжалось всю жизнь. Позднее поэт стал сохранять экзотические слова и фразы на карточках. Это являлось для него каким-то подобием документа, удостоверяющего, что слово имеет свою биологию.

Каждое слово Юлиана Тувима имеет собственный уникальный аромат, подобный тому, которым благоухает каждый цветочек в лесу. Поэт хотел через звук выйти за пределы значения слова, как хотел этого Велимир Хлебников. Он пытался сделать язык и слово самодостаточными, безотносительно к их значению.

Философия в кофейне
Вавилонские башни,
Закулисные шашни,
Расписные покои,
Гимны, троны и брани,
Даже стихомаранье –
Не призванье людское.

Не кресты и поленья
На предмет искупленья,
Дабы спасся Варрава,
Не захваты угодий
Для прокорма отродий
И посмертная слава.
.

Теплит суть человечью,
Кто в надежде на встречу
Ждет, томясь тишиною.
И на лавочке белой
Пишет спичкой горелой
Чье-то имя смешное.

Мальчик появился на свет с огромным родимым пятном на левой щеке и потому большинство его снимков сделано в профиль. Мать, считая эту отметину проклятием, пыталась вывести пятно, сделать операцию, водила его к врачам и знахаркам, но ничего из этого не вышло.

Мальчик очень стеснялся своего «уродства». Боясь насмешек, перестал бывать на улице, ходить в школу, играть со сверстниками, стал домоседом, затворником и книгочеем. Потом это затворничество выросло в боязнь открытого пространства – агорафобию: он никогда не садился лицом к окну, всегда – только спиной, а по городу перемещался только в такси или вместе с женой и друзьями.

Любовь к книге с годами превратилась в страсть: он не мог спокойно пройти мимо редкой книги, становясь для других библиофилов просто каким-то вредителем. Показать Тувиму ценную книгу, значило навсегда с ней расстаться. Он все равно, не мытьем так катаньем, ее приобретет: купит, выменяет, выпросит, заставит подарить…

Словом, лучше таких книг ему было не показывать. Кроме настоящих книг, он собирал еще и графоманскую литературу: она лежала у него на отдельной полке, которую с гордостью показывал друзьям. Оставаясь дома, маленький Юлиан сам себе находил занятия: научился считать на двухстах языках до десяти, коллекционировал марки, потом увлекся химией, организовав собственную лабораторию, чуть не взорвал дом и занялся алхимией.

Не листва, не опушь даже,
А прозрачный, чуть зеленый
Лоскуток небесной пряжи
Тает в роще изумленной.

Если есть на свете где-то
Небо тайное, лесное,
Облака такого цвета
Приплывают к нам весною.
(Апрельская березка)

В детстве он вовсе не был задорным и веселым, каким представляется по юношеским юмористическим фрашкам, кабаретным стихам и песням. В семье атмосфера была нерадостной. Мать очень любила своего не очень «удавшегося» сына, отец, намного старше ее, был банковским служащим, очень хмурым и безрадостным человеком, не баловавшим вниманием ни жену, ни детей.

Лодзь была частью Российской империи и мальчика отдали в русскую гимназию, но он очень плохо учился, его дневник пестрит двойками и неудами, а в шестом классе его вообще оставили на второй год. Как тут не поверишь словам, что для того, чтобы стать поэтом, надо иметь любящую мать, плохо учиться в школе и взорвать собственный дом.

На ум приходит история Игоря Северянина, правда, тот дом не взрывал, зато сбегал от отца. Но все изменилось, когда повзрослевший Юлиан Тувим открыл для себя тайну поэзии и погрузился в нее с головой, а после публикации в «Варшавском курьере» первого стихотворения «Просьба» стал знаменитостью и окончил гимназию (1914) в числе лучших. Вот тогда-то он понял, что его отметина – это не дьявольская стигмата, а знак избранности.

Начало карьеры было стремительным и успешным: после школы Юлиан сразу начинает работать переводчиком с русского. Одновременно пишет сатирические и юмористические куплеты для кабаре и становится первым массовым поэтом, покорившим улицу: песни, юмористические зарисовки и сатирические сценарии, написанные для театра и кабаре, сделали его популярным, известным, принесли славу и деньги.

Рецепты
1
Возьмите 100 грамм провансаля, горчицы и кваса,
яиц накрошите и ломтик холодного мяса,
нарежьте огурчиков, лука, укропа с иссопом,
смешайте затем и лимонным побрызгайте соком.
Весь секрет –
и готов винегрет.

2
Возьмите коньяк, полбутылки разбавьте портвейном,
а пять неразбавленных рюмок запейте портвейном,
три виски (без соды) и крепкого рома хватив,
залейте перцовкой.
Получится аперитив.

3
Возьмите народ. Размешайте, потом подогрейте.
Плотней нашпигуйте начальством, плакаты расклейте,
подсыпьте немного деньжат. И без лишних затрат
получите электорат.

4
Заварите войну. А продув ее, передохните.
Слейте кровь, подождите чуть-чуть. Заварите опять.
Заготовьте диктатора, лучше троих. Или пять.
Вздуйте цены, снимите навар. И без лишних хлопот
получайте дефолт.

Правда, родителям такое увлечение не нравилось, они решили отправить сына учиться в Варшавский университет. Сначала он поступает на факультет права, потом переводится на философский, а в конечном итоге вообще бросает учебу.

Поэт, бунтарь, революционер, мистик, философ, коммунист, комедиант Юлиан Тувим прошел сложный путь. В нем уживались трагедия и комедия, страдания и жизнелюбие, оптимизм и пессимизм. Его первые стихи – веселые и жизнерадостные, поздние – совсем иные, полные горечи и разочарования. После возвращения из эмиграции он почти не пишет стихов.

Но пока его сатира на злобу дня и легкий юмор нарасхват. Жизнь полна энтузиазма и веселья, он чувствует себя в этом шуме и гаме как рыба в воде. Межвоенный период длиной в двадцать лет стали для поэта звездным часом. Его узнавали, на него специально ходили, старшеклассники сбегали с уроков, чтобы только послушать его новые стихи и песни.

Юлиан Тувим использует многочисленные псевдонимы, количество которых по подсчетам специалистов переваливало за шестьдесят. В их числе и такие экзотические как Шизио Френик. Но главным делом для него оставалась поэзия. Ей он отдавал все свободное время. В двадцать четыре года выходит первый поэтический сборник Тувима «Подстерегаю Бога». Успех сборника приносит ему славу блестящего поэта новой волны.

Осень возвращается мимозой,
Золотистой хрупкой недотрогой.
Той девчонкой золотоволосой,
Что однажды встретилась дорогой.

Твои письма звали издалека
И с порога мне благоухали.
Задыхаясь, я сбегал с урока,
А вдогонку ангелы порхали.

Вновь напомнит золото соцветий
Тот октябрь – бессмертник легковейный
И с тобой, единственной на свете,
Поздние те встречи у кофейной.
(Воспоминания)

Его стихи читались легко, было ощущение, что они списаны прямо с городских улиц. Обычные слова звучали необычно, его поэзию назовут алхимией слова. В 25 он вместе с другими молодыми поэтами организует группу «Скамандр».

В это время Польша находится в состоянии войны с Россией, она хочет восстановить прежнюю Польшу. Более того, пытается присоединить к себе другие территории, на которых хоть когда-то жили поляки – Литву, Белоруссию и Украину, стать Польшей от моря до моря, от Балтики до Черного.

До некоторой степени ей это удалось. В стране эйфория, открываются многочисленные кабаре. В это время Юлиан Тувим женится на женщине, которая станет любовью всей жизни. Его друзья говорили, что она занимала слишком много места в его жизни, а некоторые прямо так и называли его подкаблучником.

Читать еще: Стих запомни меня таким как сейчас

Он всегда подчинялся ей. Для него это было счастьем, в конечном итоге обернувшееся проклятьем…Настоящий ужас для Юлиана Тувима наступил с приходом фашизма, когда ему пришлось вспомнить о своем еврействе и он вынужден был бежать на край света – в Америку.

Ветерок в тиши повеял
Легкокрылый.
Над рекою одиноко
Я стою.

Я не знаю — что творится,
Жизнь застыла.
Цепенею, предаваясь
Бытию.

Как бы жизнь мое начало ни таила —
Я узнал о нем.
(Ветерок)

Тувим, Юлиан

Тувим, Юлиан (Tuwim, Julian; 1894, Лодзь, – 1953, Закопане) – польский поэт.

Содержание

Биографические сведения

Родился в ассимилированной семье банковского служащего. Учился в польской гимназии в Лодзи (1904–14), в 1916 г. поступил на юридический факультет Варшавского университета, в следующем учебном году посещал занятия на философском факультете, но вскоре всецело занялся литературным творчеством.

Творческий путь

Печатать стихи начал в 1913 г. В независимой Польше (с 1918) стал одним из наиболее активных и заметных поэтов.

Был учредителем и теоретиком умеренно-новаторской поэтической группы «Скамандр» (совместно с А. Слонимским, Я. Лехонем, Я. Ивашкевичем и др.), руководителем или постоянным участником варшавского литературного кабаре «Чарны кот» (1917–19), «Кви про кво» (1919–32), «Банда» (1932–34), «Цыганерия» (1934–35), «Цырулик варшавски» (1935–39).

Стихотворные сборники Тувима оказывались в центре внимания критики, были ли это ранние стихи, пронизанные оптимистическим «витализмом» в духе У. Уитмена и А. Рембо («Подстерегаю Бога», 1918; «Пляшущий Сократ», 1920; «Седьмая осень», 1922; «Четвертый том стихов», 1923) или зрелая поэзия, отмеченная мудрой рефлексией, классической ясностью и гуманистической направленностью («Слова в крови», 1926; «Чернолесье», 1929; «Цыганская библия. », 1933; «Пылающая сущность», 1936).

Я. Ивашкевич назвал первый поэтический сборник Тувима «началом новой поэтической эры».

Особое место в творчестве Тувима заняла язвительная политическая сатира в защиту культурных и гуманистических ценностей, попираемых национал-социализмом в Германии и польским режимом санации (сб. «Ярмарка рифм», 1934; поэма «Бал в опере», 1936, опубликована в 1946).

Тувим был горячим польским патриотом («Мне нравится быть поляком»), тонким знатоком истории культуры Польши, пропагандистом польского фольклора.

Он подготовил к печати ряд своеобразных антологий польской словесности: «Чары и черти в Польше и хрестоматия чернокнижия», 1924; «Польский словарь пьяниц и вакхическая антология», 1935; «Четыре века польской фрашки», 1937.

Озорным и мягким юмором окрашены его популярные детские циклы «Локомотив», «Про пана Трулялиньского», «Слон Тромбальский» (все — 1938) и др.

На протяжении всей деятельности поэт подвергался антисемитским нападкам. Возможно, это определило прокоммунистическую позицию Тувима в эмиграции в годы войны. Хотя Тувим, в отличие от многих польских евреев, бежал от гитлеровцев не в Советский Союз, а в Румынию, откуда перебрался сначала во Францию, а потом в Соединенные Штаты, он примкнул к так называемому «прогрессивному» лагерю польских эмигрантов, ориентированному на «восточного соседа» Польши.

В эмиграции Тувим написал свое крупнейшее произведение — лирико-эпическую поэму «Цветы Польши» (незавершенное издание — вероятно, с цензурными купюрами, — 1949).

Вернувшись в Польшу в 1946 г., Тувим смог продолжить издание своих историко-литературных антологий («Польская фантастическая новелла», 1949; «Пегас дыбом, или Поэтический паноптикум», 1950), переводил с русского языка, опубликовал «Новое собрание стихотворений» (1953).

Был награжден Государственной премией (1951). Однако регулярно проводившиеся коммунистическим режимом кампании идеологических «чисток» не миновали поэта.

В одной из кампаний конца 1940-х гг. вновь по его адресу прозвучали антисемитские обвинения. Тувим ответил саркастическим стихотворением «Родословная» (1949), обнародовав в нем «компрометирующие» сведения о еврейском происхождении жены кого-то из своих гонителей.

Переводчик

Тувим был известен также как виртуозный переводчик произведений русской классической прозы и поэзии, в том числе «Слова о полку Игореве» произведений А. Пушкина («Лютня Пушкина», 1937), М. Лермонтова, А. Грибоедова, Е. Баратынского, Н. Некрасова, Ф. Тютчева, А. Фета, А. Блока, В. Маяковского, Б. Пастернака и других поэтов, прозы Н. Лескова, Ф. Достоевского, А. Чехова, В. Короленко.

Еврейская тема

Довоенный период

Никогда не отрицая своего еврейства, Тувим был весьма далек от еврейской культуры. Нечастые библейские реминисценции в его поэзии (например, «Саронская роза» или «Звезд Священное писание» в поэме «Цветы Польши», см. ниже) — лишь знаки общечеловеческой цивилизации.

Единственное до Второй мировой войны стихотворение, посвященное еврейской теме, — «Еврейчик» (1927) — с сочувствием и болью живописует городского сумасшедшего, но столь же чуток Тувим и к беднякам-христианам.

Тем не менее на протяжении всей литературной жизни поэт подвергался злобным (явным и замаскированным) антисемитским нападкам польских шовинистов.

После войны

Катастрофа европейского еврейства, гибель близких потрясли Тувима. Он продолжал считать себя поляком, но остро ощутил безраздельную принадлежность к истребляемому еврейскому народу.

Свидетельством нового самоощущения стали стихотворение «Мать» и особенно публицистический манифест «Мы, польские евреи» (оба — 1944). Манифест утверждал родство поэта с жертвами Катастрофы «по еврейской крови — не той, что течет в жилах, а той, что течет из жил». Страстная антинацистская публицистика Тувима переводилась на многие языки и имела большой резонанс.

Отрывки из манифеста на русском языке впервые были приведены в мемуарах И. Эренбурга.

К 40-летию манифеста было приурочено его новое издание Еврейским университетом в Иерусалиме, в которое вошли факсимиле манифеста по-польски, его переводы на английский язык, иврит и идиш, а также стихотворение «Еврейчик» и эссе «Памятник и могила» (редактор Х. Шмерук).

Переводы стихов Тувима

Поэзия Тувима переводилась на многие языки мира, высоко ценилась и в Эрец-Исраэль. Впервые стихотворение Тувима «Вечер» в переводе на иврит было опубликовано в журнале «hа-Ткуфа» (№9) в 1922 г.

Стихи Тувима переводили на иврит А. Пэнн, Б. Томер и другие поэты. Сборник под названием «Ширим» («Стихи», Т.-А.) в переводе М. Тененбаума был опубликован в 1946 г.

Стихи Тувима неоднократно привлекали внимание композиторов (см., например, М. Вайнберг).

Юлиан Тувим — о поэте

Информация

Биография

Юлиан Тувим (польск. Julian Tuwim; 13 сентября 1894, Лодзь, Царство Польское — 27 декабря 1953, Закопане, ПНР) — один из величайших польских поэтов, прозаик.

Родился в польской еврейской семье в городе Лодзь. Окончил там школу и в 1916—1918 годах изучал юриспруденцию и философию в Варшавском университете.
Дебютировал в 1913 году стихотворением «Просьба», опубликованным в «Варшавском курьере» (Kurierze Warszawskim). На Тувима сильно повлияли такие поэты как У. Уитмен и А. Рембо. В его поэзии часто использовался разговорный, повседневный язык. Оптимизм, отраженный в его ранних стихах, постепенно заменился горьким и опустошенным мировоззрением. Его поэма Bal w Operze («Бал в опере»),…

Был одним из основателей экспериментальной литературной группы Скамандр в 1919 году. С 1924 года Тувим вёл еженедельную колонку в газете «Литературные новости» (Wiadomości Literackie).

В предвоенные 1930-е годы в стихах Тувима прозвучала резкая критика фашизма. Проведя в эмиграции 1939—1945 годы, он продолжал выступать против фашизма.
Перевёл на польский язык разнообразные произведения русской и советской литературы («Слово о полку Игореве»; «Горе от ума» А. С. Грибоедова; поэзию А. С. Пушкина, В. В. Маяковского, Б. Л. Пастернака). Сборник избранных пушкинских стихов в переводах Тувима («Лютня Пушкина») получил высокую оценку Владислава Ходасевича. Тувим выступал и как теоретик перевода (статья «Четверостишие на верстаке» о переводе начала «Руслана и Людмилы»).

Тувим был литературоведом и библиофилом, собиравшим необычные и редкие литературные явления; это его хобби отразилось в изданных им антологии польской фрашки, собрании польских «дьяволиад» и коллекции необычных стиховых форм «Пегас дыбом».

Именем Тувима названы улицы в разных городах Польши: Лодзи, Ольштыне, Гданьске, Хшануве и др. В родном городе поэта — Лодзи — есть памятник Тувиму и его музей, а также мемориальная доска на гимназии, где он учился, со строчками стихотворения «Над Цезарем».

Русским читателям он более всего известен стихотворениями для детей в переводах С. Маршака и С. Михалкова и словотворческой фантазией «Зелень» в переводе Л. Мартынова. Его лирические сборники на русском языке издавались неоднократно, среди переводчиков эпоса и лирики Тувима особо выделялся Давид Самойлов («Бал в опере», «Цветы Польши», многие мелкие стихотворения).
Похоронен в Варшаве.

Библиография

Сборники и публикации
Czyhanie na Boga («Подстерегаю Бога», 1918).
Sokrates tańczący («Пляшущий Сократ», 1920).
Siódma jesień («Седьмая осень», 1922).
Czwarty tom wierszy («Четвёртый том стихов», 1923).
Czary i czarty polskie, Wypisy czarnoksięskie (1923).
Słowa we krwi («Слова в крови», 1926).
Rzecz czarnoleska («Чернолесье», 1929).
Biblja cygańska («Цыганская библия», 1933).
Jarmark rymów (1934).
Polski słownik pijacki i Antologia bachiczna (1935).
Treść gorejąca («Пылающая сущность», 1936).
Lokomotywa («Локомотив», 1938).
Сатирическая поэма Bal w Operze («Бал в опере», 1936, изд. 1946).
Cztery wieki fraszki polskiej (1937).
Polska nowela fantastyczna (1949).
Неоконченная поэма Kwiaty…

голоса

Рейтинг статьи