Стих нам объявили что началась война
Текст песни 22 июня ровно в 4 часа – Киев бомбили, нам объявили, что началась война
Двадцать второго июня,
Ровно в четыре часа
Киев бомбили, нам объявили
Что началася война.
Война началась на рассвете
Чтоб больше народу убить.
Спали родители, спали их дети
Когда стали Киев бомбить.
Кончилось мирное время,
Нам расставаться пора,
Я уезжаю и обещаю
Верным вам быть навсегда.
И ты смотри,
С чувством моим не шути,
Выйди подруга, к поезду друга,
Друга на фронт проводи.
Вздрогнут колеса вагона,
Поезд помчится стрелой,
Ты мне с перрона — я с эшелона
Грустно помашем рукой.
Рвалися снаряды и мины,
Танки гремели броней,
Ястребы красны в небе кружили,
Мчались на запад стрелой.
Началася зимняя стужа
Были враги у Москвы,
Пушки палили, мины рвалися
Немцев терзая в куски.
Кончился бой за столицу
Бросились немцы бежать
Бросили танки, бросили мины,
Несколько тысяч солдат.
Пройдут года,
Я снова увижу тебя,
Ты улыбнешься,
К сердцу прижмешься,
Вновь поцелуешь меня.
Ты улыбнешься,
К сердцу прижмешься,
Вновь поцелуешь меня.
Пройдут года,
Я снова увижу тебя,
Ты улыбнешься,
К сердцу прижмешься,
Вновь поцелуешь меня.
Ты улыбнешься,
К сердцу прижмешься,
Вновь поцелуешь меня. Twenty-second of June,
Exactly at four
Kiev was bombed, we were told
What started the war.
The war began at dawn
To kill more people.
Parents slept, slept their children
When Kiev began to bomb.
The upshot was a peaceful time,
We leave to go,
I’m leaving and I promise
Be true to you forever.
And you see,
With a sense of my not joke,
Come friend, a friend to the train,
The other on the edge of the wire.
Wince wagon wheels,
Train rush boom
You told me from the platform – I tier
It is sad to wave your hand.
Tore shells and mines,
Tanks thundered armor
Hawks circled in red in the sky,
Raced westward boom.
Beginning of winter cold
Moscow had been enemies,
Guns were fired, mines tore
Germans goading into pieces.
I ended the battle for the capital
Germans rushed to escape
Cast tanks thrown mines
Several thousand soldiers.
It will take years,
I see you again,
You will smile,
To the heart prizhmesh,
Kiss me again.
You will smile,
To the heart prizhmesh,
Kiss me again.
It will take years,
I see you again,
You will smile,
To the heart prizhmesh,
Kiss me again.
You will smile,
To the heart prizhmesh,
Kiss me again.
Двадцать второго июня, ровно в 4 часа
Музыка Ежи Петербургского, слова Бориса Ковынева
Автор музыки, поляк Ежи Петербургский, родился в Российской Империи, в Польше. После раздела страны в 1939 году Петерсбургский оказался в отошедшем к Советскому Союзу Белостоке и в конце 1939 года возглавил Белорусский республиканский джаз-оркестр.
Музыка была написана Ежи Петерсбурским в 1940 году в Минске, в номере гостиницы «Беларусь». В первые же дни войны поэт Борис Ковынёв сложил строчки на полюбившуюся мелодию:
Двадцать второго июня,
Ровно в четыре часа
Киев бомбили,
Нам объявили,
Что началася война.
С той поры появилось несколько десятков текстовых версий, но простые строчки «Двадцать второго июня, ровно в четыре часа» навсегда сохранились в народной памяти. Вот что писал об этих стихах композитор Юрий Бирюков:
— Несколько лет назад поэт-песенник Сергей Павлович Красиков, длительное время редактировавший литературно-художественный альманах «Поэзия», рассказал мне, что стихи про «двадцать второе июня», в числе других, принес к нему однажды поэт Борис Ковынёв и предложил опубликовать в разделе, составленном из произведений, родившихся в годы Великой Отечественной войны. Он показал при этом вырезку с их публикацией в одной из фронтовых газет, подписанной его фамилией. Однако члены редколлегии сочли эти стихи примитивными и не заслуживающими опубликования в альманахе. Возможно, они были правы. Но эти строки сочинялись оперативно, по горячим следам событий. А главное — были подхвачены и запеты миллионами. Сам Ковынёв об этом, наверное, не знал и не догадывался. Во всяком случае, не настаивал на выполнении своей просьбы. Забрал стихи и ушел. К тому времени он был уже довольно пожилым человеком.
Текст
Двадцать второго июня,
Ровно в четыре часа
Киев бомбили, нам объявили
Что началася война.
Война началась на рассвете
Чтоб больше народу убить.
Спали родители, спали их дети
Когда стали Киев бомбить.
Врагов шли большие лавины,
Их не было сил удержать,
Как в земли вступили родной Украины
То стали людей убивать.
За землю родной Батькивщины
Поднялся украинский народ.
На бой уходили все-все мужчины,
Сжигая свой дом и завод.
Рвалися снаряды и мины,
Танки гремели броней,
Ястребы красны в небе кружили,
Мчались на запад стрелой.
Началася зимняя стужа
Были враги близ Москвы,
Пушки палили, мины рвалися
Немцев терзая в куски.
Кончился бой за столицу
Бросились немцы бежать
Бросили танки, бросили мины,
Несколько тысяч солдат.
Помните Гансы и Фрицы
Скоро настанет тот час
Мы вам начешем вшивый затылок,
Будете помнить вы нас.
“Киев бомбили, нам объявили. “
“22 июня ровно в 4 часа Киев бомбили, нам объявили, что началася война” – слова этой песни знает каждый, а автор, увы, почти забыт. Поэт Борис Ковынев уже полвека лежит на Ваганьковском кладбище, и некому зажечь в этот день на его могиле свечу.
Слова этого знаменитого стихотворения “Прощальная” (еще не песни) Борис Ковынев написал в первый день войны, их опубликовала газета Юго-Западного фронта. А 29 июня 1941 года солист окружного военного ансамбля песни и пляски Николай Немчинов впервые ее исполнил. Концерт состоялся прямо на Киевском вокзале, где матери и жены провожали солдат на фронт. Оркестр с музыкой заморачиваться не стал – сыграл вальс “Синий платочек” композитора Ежи Петерсбургского, и эта мелодия вполне подошла к стихам Бориса Ковынева.
Песня сразу полюбилась, разнеслась по всей стране. Вариантов ее множество – люди сочиняли к ней новые и новые строчки. Но первый куплет всегда оставался неизменным, он остался в памяти военного поколения как символ того самого первого, самого горького дня войны. Ведь 22 июня 1941 года кончилась мирная жизнь, внезапно и страшно.
Смерть с небес
Сейчас, через 75 лет после Победы, история Второй мировой войны на острие политики – попытки переосмыслить события часто оборачиваются стремлением переврать их, игнорируя документы и факты.
Вот что, например, я прочитал сегодня в блоге популярного оппозиционного церковного деятеля: “Киев бомбили” только в песне. В первый день для немцев главными целями были аэродромы и военные базы”.
Ложь этой фразы легко опровергнуть: в Интернете выложено множество архивных документов, есть даже кадры кинохроники той самой первой бомбежки Киева. Над городом утром появились девятнадцать He 111 из бомбардировочной эскадры KG55 Greif. С высоты в две тысячи метров они сбросили около 90 осколочных и фугасных бомб. Их целью был не только аэродром Жуляны, и пострадали не только военные – мирные гражданские люди.
В Киеве во время первого авианалета гитлеровцев убито 25 человек, 76 получили ранения. Бомбами был разрушен литейный цех завода “Большевик”, там погибла почти вся ночная смена. На пути киевского вокзала, заставленные поездами, тоже падали бомбы, и там тоже были жертвы. Моя мама Лидия Александровна Ильницкая пережила оккупацию на Киевщине, так что о бомбежках я знаю не только из архивных источников, но и со слов очевидцев.
“Войны не ждал никто, – вспоминает моя мама. -Враг напал внезапно, подло. Такого ужаса никогда не забыть и не простить!”
В социальных сетях полно рассуждений диванных стратегов, которые утверждают, что гитлеровцы в первый день войны щадили мирные объекты, приводят расчеты – мол, не могли в 4 утра бомбардировщики люфтваффе быть над столицей Украины.
Со временем бомбардировки, конечно, не всё в песне точно: авиаудар по Киеву 22 июня был нанесен около шести-семи часов утра. Время для песни поэт взял из радиообращения Молотова к советскому народу – нарком говорил о том, что враг напал в 4 часа утра без объявления войны. Так что не соврали ни Молотов, ни Ковынев, не до точной сверки часов агрессии тогда было. Зато сейчас историки установили, что обстрелы и бомбежки советской территории начались даже раньше.
Вот цитата из воспоминаний генерал-полковника Гейнца Гудериана: “22 июня в 2 часа 10 минут утра я поехал на командный пункт группы… В 3 часа 15 минут началась наша артиллерийская подготовка. В 3 часа 40 минут – первый налет наших пикирующих бомбардировщиков. В 4 часа 15 минут началась переправа через Буг”.
В мемуарах маршала Георгия Жукова есть упоминание о том, что в 3 часа 7 минут ему сообщил о налете немецких самолетов командующий Черноморским флотом адмирал Филипп Октябрьский, затем аналогичные сведения поступили из Западного и Прибалтийских военных округов.
В 3 часа 40 минут бомбардировкам подверглись Севастополь, Минск, Каунас и многие другие города. От мин, сброшенных с парашютов над Севастополем, пострадали не корабли, а жилые здания и склады.
Официальное объявление о начале войны с СССР посол Германии Шуленбург сделал в Москве только в 5 часов 30 минут утра. В полдень весь советский народ услышал о начале войны из радиообращения наркома иностранных дел Молотова. Тогда он сказал пророческие слова:
“Наше дело правое. Враг будет разбит. Победа будет за нами”.
Памятник поэту – песня
Борис Ковынев прожил свою жизнь скромно, печатали его мало, за гонорарами он не гонялся. На фронт он не попал из-за слабого здоровья, в эвакуации в Омске писал стихи для агитплакатов. Потом вернулся в Москву и словно затерялся в тени поэтов-фронтовиков. Даже своих костылей стеснялся – того, что инвалидность получил не за ранения, а из-за тяжелой болезни.
Последние десять лет Борис Ковынев был прикован к кровати, но стихов писать не бросил. Знаменитый “Авиамарш” (“там, где пехота не пройдет…”) – тоже его.
Настоящая его фамилия – Ковань, он родом с Полтавщины, но детство провел в Тбилиси, а юность – в Москве. Критики не особо жаловали добрыми словами Бориса Ковынева, чаще ругали. Мол, стихи у него слишком простые, до примитивности. А вышло иначе: самые первые, самые пронзительные строчки о Великой Отечественной войне написал именно Борис Ковынев, и они стали песней, которую полюбил народ.
Борис Ковынев: Двадцать второго июня, ровно в четыре часа.
Дорогая редакция! Читаю в вашем журнале статьи Дмитрия Шеварова о фронтовой поэзии и радуюсь.
Радуюсь тому, что еще не все в этом мире бушующем потеряно.
Помогите мне вернуть русской поэзии и читателям имя Бориса Константиновича Ковынева – настоящего русского самородка. Я познакомился с ним в 1968 году в Москве. Борис Константинович жил в однокомнатной квартире в доме на Кленовом бульваре. В то время он уже семь лет был прикован к постели, очень бедствовал. Левая сторона – рука и нога – были парализованы. Правую руку он немного поднимал вверх и ей он выводил мне автограф на своих книгах. Жена не работала – ухаживала за ним. Ковынев был членом Союза писателей, но ни рубля помощи от этого Союза он не получил. Его жене, Елене Борисовне Долиной, отказали в пенсии по уходу за тяжелобольным. А друзья?
Друзья приезжали редко. Поэтому моего приезда он ожидал с нетерпением.
Я родом с Северного Кавказа, и Борис Константинович с особым интересом слушал мои рассказы о нравах и обычаях горцев. А он читал мне свои стихи. Иногда я записывал его на катушечный магнитофон “Романтик”. И каждый раз просил почитать стихотворение “Скрипач”. Это его “коронный номер”. В Советском Союзе романс на эти стихи был запрещен.
Незадолго до своей смерти Борис Константинович подозвал меня, внимательно посмотрел и говорит:
– Гриша, это я написал: “Двадцать второго июня, ровно в четыре часа, Киев бомбили, нам объявили, что началася война. “
На моем лице было не только изумление. Я знал, что это – народное! Вся страна знала.Тогда Елена Борисовна достала из шкатулки пожелтевшую газету. Полный текст этого стихотворения. Внизу подпись – Борис Ковынев.
А дело было так. В начале войны Борис Константинович отвез стихотворение в газету. Когда он писал стихи, в голове крутился популярный тогда мотив “Синего платочка”. Песню подхватили, она стремительно полетела по стране. Кто тогда думал об авторе?
Умер Борис Константинович 3 марта 1970 года. Похоронен на Ваганьковском кладбище. Я обложил его могилу мрамором. Сначала ухаживал, потом был длительный перерыв – я работал в Антарктиде инженером по эксплуатации самолетов и двигателей. До-велось участвовать в семи антарктических экспедициях.
В свою первую экспедицию мы зашли на теплоходе “Башкирия” на Канарские острова. Купил магнитолу. Вечером вышел на верхнюю палубу корабля. Включаю приемник. И вдруг – звучит музыка и слова такие знакомые:
В каждом сердце есть стремленье выше,
В каждом сердце недоплакан плач.
В ресторане на эстраду вышел
Нищетой обглоданный скрипач.
Боже мой! Да это же “Скрипка” Бориса Константиновича! Можно ли после этого уснуть?
_Григорий Дмитриевич Плотников_Москва
Прощальная
Двадцать второго июня,Ровно в четыре часаКиев бомбили,Нам объявили,Что началася война.
Кончилось мирное время,Нам расставаться пора.Я уезжаю,Быть обещаюВерным тебе до конца.
И ты смотри,С чувством моим не шути!Выйди, подруга,К поезду друга,Друга на фронт проводи.
Дрогнут колеса вагона,Поезд помчится стрелой.Ты мне с перрона,Я – с эшелонаГрустно помашем рукой.
Пройдут года,Снова я встречу тебя.Ты улыбнешься,К сердцу прижмешьсяИ поцелуешь, любя.
Борис Ковынев
22 июня 1941
СКРИПАЧ
Музыка Бориса Прозоровского
Слова Бориса Ковынева
В каждом сердце есть стремленье выше,В каждом горле недоплакан плач. На эстраду ресторана вышелНищетой обглоданный скрипач.И когда он, медленный и жуткий,Повернул тяжелые глаза,На полслове оборвались шуткиИ на миг охрипли голоса.И скрипач, раскачиваясь гибкоИ плечом подчеркивая звук,Заиграл – и вырывалась скрипкаИз его оцепенелых рук.
Этих струн мучительные нитиЖуткую окутывали ночь. Мне глаза кричали: “Помогите!”Только я ничем не мог помочь -Оттого, что страстный и могучийЗа столами ширился разгул,Оттого, что в озере созвучийЯ и сам по горло потонул.Только жить без боли не могу я,Покорись тем звукам и не плачь. Пусть тебя до боли, торжествуя,До рассвета мучает скрипач.
И скрипач, раскачиваясь гибкоИ плечом подчеркивая звук,Все играл – и вырывалась скрипкаИз его оцепенелых рук.В каждом сердце есть стремленье выше,В каждом горле недоплакан плач.
