Стихи андрея белого которые легко учатся
Андрей Белый
Б елый Андрей (26 октября 1880 – 8 января 1934)
Один из самых выдающихся деятелей русского символизма, Андрей Белый, был действительно представителем своей собственной эпохи, воплощая ее в свою жизнь и искусство.
Андрей Белый (настоящее имя — Борис Бугаев) родился в 1880 году в Москве в благородной интеллектуальной семье известного математика. Его отец, Николай Бугаев был профессором Московского университета, декан кафедры естественных наук, основатель московской математической школы. Будучи приверженцем математики, естественных наук и философии позитивизма, отец писал глубокие эссе о геометрии и анализе. Напротив, мать Белого, Александра Дмитриевна имела иррациональное влечение к искусству, презирая профессиональную деятельность мужа и его некрасивую внешность. Многие биографы Белого отмечали, что несовместимость личностей его родителей оказала негативное влияние на психику мальчика. Напряженная атмосфера в детстве частично вдохновила Белого на написание автобиографических романов «Котик Летаев» (1914) и «Крещеный китаец» (1927).
Будучи ребенком, Белый получил прекрасное домашнее образование, а потом учился в хорошо известной частной гимназии Поливанова в 1891-1899 годах. Его таланты дали о себе знать во времена обучения философии и литературы. Одно из самых влиятельных событий в жизни Белого произошло, когда ему было пятнадцать: он был представлен семье Михаила Соловьева, младшего брата известного философа и поэта Владимира Соловьева. В этом доме Белого вовлекли в различные дискуссии об искусстве и философии с разными людьми. Эти встречи писатель потом описывал как «заседания Флорентийской академии». Михаил также предложил псевдоним — Андрей Белый.
Несмотря на свою очевидную заинтересованность в литературном и культурном обучении, Белый (скорее всего, в результате влияния отца) окончил Московский университет в 1903 году со степенью в области естественных наук. В следующем году он поступил на историко-филологический факультет, но бросил его через год, решив полностью посвятить себя писательской деятельности. За эти годы, наряду с изучением работ Чарльза Дарвина и философии позитивизма, Белый был увлечен теософией и оккультизмом, наряду с религиозной поэзией Владимира Соловьева и философией Ницше.
Его карьера писателя началась с публикации второй «Симфонии», драматической, в 1902 году. Под глубоким влиянием концепции Владимира Соловьева о «всеединстве», «Симфония» была направлена на создание синтеза музыки и слова, применяя законы музыки к литературному произведению и использованию системы лейтмотивов, также известной, как ритмизация прозы.
На протяжении 1901-1903 Белый стал членом московской группы символистов, в состав которой входили также Брюсов и Бальмонт, а называлась она «Аргонавты». Он был одним из главных организаторов литературного клуба, проповедуя принципы символизма как религии. Его сборник стихов «Золото в лазури» (1904) также был опубликован в этот период. Это был результат глубокого изучения цикличности времени Белым, и включал в себя несколько стихотворений на основе греческих мифов.
Революционный 1905 год оказал существенное влияние на взгляды Белого, изменил его философскую ориентацию от религиозного подтекста Соловьева к социальным тенденциям неокантианского мировоззрения.
Драматические и неразделимые любовные отношения с женой Александра Блока, Любовью Менделеевой привели Белого к олицетворению ее как образа «Софии» Соловьева (высшей божественной мудрости в женском облике). Любовь Белого к Менделеевой привела к длительной напряженности в отношениях между ним и Блоком, они бросали вызов на дуэль друг другу несколько раз.
Следующие два года Белый работал публицистом и неутомимым проповедником символизма. Были опубликованы три тома критических статей, в том числе «Символизм»(1910), «Зеленый Луг»(1910) и «Арабески»(1911). Одной из самых значительных работ того времени был роман «Серебряный Голубь»(1910), повесть о молодом поэте, который покидает город чтобы присоединиться к религиозной группе, которая позднее была убита сектантами.
В этот период Белый начал отношения с Асей Тургеневой, в 1910-1912 годах они вместе отправились через Сицилию, Тунис, Египет и Палестину.
Главным шедевром Андрея считается роман «Петербург», который был опубликован в 1913 году. Позже, на Белого составило впечатление религиозная философия Рудольфа Штайнера во время его визита в Швейцарию в 1914 году, он стал другом Рудольфа. В том же году он даже участвовал в строительстве знаменитого антропософского храма Штайнера. Там был написан «Котик Летаев» — автобиографический рассказ о детстве, полный антропософского мистицизма.
Во время Первой мировой войны Белый вернулся в Россию, оставив Асю Тургеневу в Швейцарии. Его отношение к революции 1917 года не было отрицательным, так как он считал ее возможным способом избежать глобальной катастрофы, но за нее он также не выступал. В послереволюционные годы читал лекции по литературе и философии молодым писателям «Пролеткульта». В этот период он написал свое эссе «Революция и культура» (1917) и поэму «Христос воскрес» (1918).
В 1921 году Белый уехал в Европу, но не к его прежней жизни там. В 1922 году опубликовал «Воспоминания о Блоке».
Белый вернулся в Россию в 1923 году, где женился на Клавдии Васильевой и работал над своей трилогией «Москва»: «Московский чудак» (1926), «Москва под ударом» (1926) и «Маски» (1931).
Белый посвятил свои последние годы написанию мемуаров («На рубеже двух столетий» (1930), «Начало века» (1933), «Между двух революций»(1934)). Он также продолжал свои литературные исследования и опубликовал «Ритм как диалектика и „Медный всадник“» и «Мастерство Гоголя»(1934).
Андрей Белый умер 8 января 1934 года. Его квартира на Арбате, 55, в Москве стала публичным музеем в 2000 году.
АНДРЕЙ БЕЛЫЙ
1880—1934
Белого-поэта в современном сознании заслонил Белый-прозаик, чей «Петербург» (1913—1914) стал одной из вершин европейского романа. Но расстояние между стихом и прозой — ритмизованной, напевной — у Белого было значительно сокращено. Лириком оставался он во всех проявлениях своего многогранного дара, будь то трактат о символизме, путевой очерк, главы «Серебряного голубя», эпопея о Москве или трилогия мемуаров. Он был одним из оригинальнейших и прозорливых умов века. «Гениальный, странный», — писал о нем Блок, разошедшийся с Белым после многих лет братской дружбы. Не знавший благополучия и «оседлости», беспокойным искателем был поэт и в своем творчестве, ценя его процесс больше, чем результат, безудержно экспериментируя ради обновления искусства слова.
Борис Николаевич Бугаев, сын философа-математика (Андрей Белый — псевдоним), по образованию естественник, начал с прозаических «симфоний», где повествование строилось как спор контрастных «музыкальных» тем: в них страстный порыв к духовным высотам — и зоркое ви́дение уродств, гримас реальности. В первом сборнике стихов и лирической прозы Белого «Золото в лазури» (1904) покорение скалистых вершин («На горах») или полет к солнцу («Золотое руно») символизировали порыв из обыденности в «вечность», к мистическому идеалу. Но прорицавший его поэт — в колпаке юродивого; осмеянный «лжехристос», он оказывался в «смирительном доме». Мистической экзальтации «солнечных» гимнов сопутствуют в книге гротескные образы сказочной нежити («Гном», «Игры кентавров»), иронические зарисовки городской повседневности («Весна», «Из окна») и старинного быта («Прежде и теперь»).
Сдвиг от надмирного к земному, русскому, крестьянскому обозначили стихи в посвященном памяти Некрасова сборнике Белого «Пепел» (СПб., 1909). Здесь уже не «золото» и «лазурь», символы духовного экстаза, а «свинец облаков», зловещие кабаки, «просторы голодных губерний» («Родина», «Отчаяние», «Из окна вагона»). Лирический герой — бродяга, висельник, «горемыка»; Белым владеют чувства отверженности и одиночества. Они оттеняются — в ключе присущей ему поэтики «диссонанса» — ритмами лихой пляски («Песенка комаринская», «Веселье на Руси»), кощунственными сценками собственных похорон. В цикле «Город» ощутимы напряженная атмосфера 1905 г., отзвуки уличных митингов, демонстраций. Другие — книжные — импульсы питали лирику сборника «Урна» (М., 1909); «пепел» переживаний поэт собрал здесь в «урну» формы, отточенной в традициях Пушкина, Баратынского, Тютчева, преломленных сквозь Брюсова (которому посвящен сборник). Героиня многих стихов «Урны» — Л. Д. Блок, суровая «снежная дева», отвергшая страдальца. Иным увлечениям и утратам — интеллектуальным — посвящен раздел «Философическая грусть», где в шутку и всерьез Белый говорил о своем двойственном отношении к абстракциям Канта и неокантианцев.
Подобно Блоку, Белый принял Октябрь и самоотверженно нес нелегкую в те годы «вахту культуры». Но события революции увидел в свете владевшего им тогда учения антропософии: поэма «Христос воскрес» (1918) говорила в евангельских метафорах о начале «мировой мистерии» духовного страдания, умирания и воскресения. Тот же путь прослеживает Белый и в судьбе личности; он часто обращается к воспоминаниям — в повести «Котик Летаев» (1917), в поэме «Первое свидание» (1921), блистательные строфы которой вобрали и зарисовки московской интеллигенции рубежа столетий, и образ века, грозящего «ато́мной лопнувшею бомбой»; обширные мемуары не были завершены (в 1930—1934 гг. вышли три книги). Лирический подъем начала 1920-х годов дал сборники «Звезда» (Пг., 1922) и «После разлуки» (Пг., Берлин, 1922); в них отразилась
драма разрыва с первой женой, А. А. Тургеневой, героиней его посланий «Асе» и «сказок» книжки «Королевна и рыцари» (Пг., 1918).
В конце жизни Белый писал стихов мало, бесконечно переделывая созданное ранее. Его опыт широко отозвался в поэзии XX в. — у Маяковского, Есенина, Цветаевой. Но и сам Белый не прошел мимо их открытий.
Изд.: Белый А. Стихотворения и поэмы. М.; Л., 1966, («Б-ка поэта». Большая серия).
СОЛНЦЕ
Автору «Будем как Солнце»
Солнцем сердце зажжено.
Солнце — к вечному стремительность.
Солнце — вечное окно
в золотую ослепительность.
Роза в золоте кудрей.
Роза нежно колыхается.
В розах золото лучей
красным жаром разливается.
В сердце бедном много зла
сожжено и перемолото.
Наши души — зеркала,
отражающие золото.
1903
Серебряный Колодезь
НА ГОРАХ
Горы в брачных венцах.
Я в восторге, я молод.
У меня на горах
очистительный холод.
Вот ко мне на утес
притащился горбун седовласый.
Мне в подарок принес
из подземных теплиц ананасы.
Он в малиново-ярком плясал,
прославляя лазурь.
Бородою взметал
вихрь метельно-серебряных бурь.
Голосил
низким басом.
В небеса запустил
ананасом.
И, дугу описав,
озаряя окрестность,
ананас ниспадал, просияв,
в неизвестность,
золотую росу
излучая столбами червонца.
Говорили внизу:
«Это — диск пламезарного солнца. »
Низвергались, звеня,
омывали утесы
золотые фонтаны огня —
хрусталя
заалевшего росы.
Я в бокалы вина нацедил
и, подкравшися боком,
горбуна окатил
светопенным потоком.
МЕНУЭТ
Вельможа встречает гостью.
Он рад соседке.
Вертя драгоценною тростью,
стоит у беседки.
На белом атласе сапфиры.
На дочках — кисейные шарфы.
Подули зефиры —
воздушный аккорд
Эоловой арфы.
Любезен, но горд,
готовит изящный сонет
старик
Глядит в глубь аллеи, приставив лорнет,
надев треуголку на белый парик.
Вот. негры вдали показались — все в красном — лакеи.
Вот. блеск этих золотом шитых кафтанов.
Идут в глубь аллеи
по старому парку.
Под шёпот алмазных фонтанов
проходят под арку.
Вельможа идет для встречи.
Он снял треуголку.
Готовит любезные речи.
Шуршит от шёлку.
Март 1903. Москва
ВЕСНА
Всё подсохло. И почки уж есть.
Зацветут скоро ландыши, кашки.
Вот плывут облачка, как барашки.
Громче, громче весенняя весть.
Я встревожен назойливым писком:
Подоткнувшись, ворчливая Фёкла,
нависая над улицей с риском,
протирает оконные стекла.
Тут известку счищают ножом.
Тут стаканчики с ядом. Тут вата.
Грудь апрельским восторгом объята.
Ветер пылью крутит за окном.
Окна настежь — и крик, разговоры,
и цветочный качается стебель,
и выходят на двор полотеры
босиком выколачивать мебель.
Выполз кот и сидит у корытца,
умывается бархатной лапкой.
Вот мальчишка в рубашке из ситца,
пробежав, запустил в него бабкой.
В небе свет предвечерних огней.
Чувства снова, как прежде, огнисты.
Небеса всё синей и синей,
Облачка, как барашки, волнисты.
В синих далях блуждает мой взор,
Все земные стремленья так жалки.
Мужичонка в опорках на двор
с громом ввозит тяжелые балки.
ПОПРОШАЙКА
Крыши. Камни. Пыль. Звучит
Под забором ругань альта.
К небу едкий жар валит
Неостывшего асфальта.
Стен горячих вечный груз.
Задыхается прохожий.
Оборванец снял картуз.
Смотрит палец из калоши.
«Сударь, голоден, нет сил,
Не оставьте богомольца.
На руках и я носил
Золотые кольца.
Коль алтын купец дает,
Провожу в ночлежке ночь я. »
Ветерок, дохнув, рванет
На плечах иссохших клочья.
На танцующую дрянь
Поглядел купец сурово:
«Говорят тебе, отстань,
Позову городового. »
Стены. Жар. В зубах песок.
Люди. Тумбы. Гром пролеток.
Шелест юбок. Алость щек
Размалеванных красоток.
ВЕСЕЛЬЕ НА РУСИ
Как несли за флягой флягу —
Пили огненную влагу.
Д’накачался —
Я
Д’наплясался —
Я
Дьякон, писарь, поп, дьячок
Повалили на лужок.
Эх —
Людям грех!
Эх — курам смех!
Трепаком-паком размашисто пошли: —
Трепаком, душа, ходи-валяй-вали:
Трепака да на лугах,
Да на межах, да во лесах —
По дороге ноги-ноженьки туды-сюды-пошли,
Да по дороженьке вали-вали-вали —
Что там думать, что там ждать:
Дунуть, плюнуть — наплевать:
Наплевать да растоптать:
Веселиться, пить да жрать.
Гомилетика, каноника —
Раздувай-дува-дувай, моя гармоника!
Дьякон пляшет —
— Дьякон, дьякон —
Рясой машет —
— Дьякон, дьякон —
Что такое, дьякон, смерть?
— «Что такое? То и это:
Носом в лужу, пяткой — в твердь. »
Раскидалась в ветре, — пляшет —
Полевая жердь: —
Веткой хлюпающей машет
Прямо в твердь.
Бирюзовою волною
Нежит твердь.
Над страной моей родною
Встала Смерть.
1906
Серебряный Колодезь
ДРУЗЬЯМ
Золотому блеску верил,
А умер от солнечных стрел.
Думой века измерил,
А жизнь прожить не сумел.
Не смейтесь над мертвым поэтом:
Снесите ему цветок.
На кресте и зимой и летом
Мой фарфоровый бьется венок.
Цветы на нем побиты.
Образок полинял.
Тяжелые плиты.
Жду, чтоб их кто-нибудь снял.
Любил только звон колокольный
И закат.
Отчего мне так больно, больно!
Я не виноват.
Пожалейте, придите;
Навстречу венком метнусь.
О, любите меня, полюбите —
Я, быть может, не умер, быть может, проснусь —
Вернусь!
Январь 1907. Париж
«ДА НЕ В СУД ИЛИ ВО ОСУЖДЕНИЕ. »*
Как пережить и как оплакать мне
Бесценных дней бесценную потерю?
Но всходит ветр в воздушной вышине.
Я знаю всё. Я промолчу. Я верю.
Душа: в душе — в душе весной весна.
Весной весна, — и чем весну измерю?
Чем отзовусь, когда придет она?
Я промолчу — не отзовусь. Не верю.
* Слова христианской молитвы.
Не оскорбляй моих последних лет.
Прейдя, в веках обиду я измерю.
Я промолчу. Я не скажу — нет, нет.
Суров мой суд. Как мне сказать: «Не верю»?
Текут века в воздушной вышине.
Весы твоих судеб вознес, — и верю.
Как пережить и как оплакать мне
Бесценных дней бесценную потерю?
ИЗ ОКНА ВАГОНА
Поезд плачется. В дали родные
Телеграфная тянется сеть.
Пролетают поля росяные.
Пролетаю в поля: умереть.
Пролетаю: так пусто, так голо.
Пролетают — вон там и вон здесь —
Пролетают — за селами села,
Пролетает — за весями весь; —
И кабак, и погост, и ребенок,
Засыпающий там у грудей: —
Там — убогие стаи избенок,
Там — убогие стаи людей.
Мать Россия! Тебе мои песни, —
О немая, суровая мать! —
Здесь и глуше мне дай, и безвестней
Непутевую жизнь отрыдать.
Поезд плачется. Дали родные.
Телеграфная тянется сеть —
Там — в пространства твои ледяные
С буреломом осенним гудеть.
Август 1908. Суйда
РОДИНА
В. П. Свентицкому
Те же росы, откосы, туманы,
Над бурьянами рдяный восход,
Холодеющий шелест поляны,
Голодающий, бедный народ;
И в раздолье, на воле — неволя;
И суровый, свинцовый наш край
Нам бросает с холодного поля —
Посылает нам крик: «Умирай —
Как и все умирают. » Не дышишь,
Смертоносных не слышишь угроз: —
Безысходные возгласы слышишь
И рыданий, и жалоб, и слез.
Те же возгласы ветер доносит;
Те же стаи несытых смертей
Над откосами косами косят,
Над откосами косят людей.
Роковая страна, ледяная,
Проклята́я железной судьбой —
Мать Россия, о родина злая,
Кто же так подшутил над тобой?
ПОД ОКНОМ
Взор убегает вдаль весной:
Лазоревые там высоты.
Но «Критики»* передо мной —
Их кожаные переплеты.
Вдали — иного бытия
Звездоочитые убранства.
И, вздрогнув, вспоминаю я
Об иллюзорности пространства.
* Сочинения немецкого философа И. Канта.
НОЧЬ И УТРО
Мгновеньями текут века.
Мгновеньями утонут в Лете.
И вызвездилась в ночь тоска
Мятущихся тысячелетий.
Глухобезмолвная земля,
Мне непокорная доныне, —
Отныне принимаю я
Благовестительство пустыни!
Тоскою сжатые уста
Взорвите, словеса святые,
Ты — утренняя красота,
Вы — горние краи? златые!
Вот там заискрились, восстав, —
Там, над дубровою поющей —
Алмазами летящих глав
В твердь убегающие кущи.
ВОСПОМИНАНИЕ
Мы — ослепленные, пока в душе не вскроем
Иных миров знакомое зерно.
В моей груди отражено оно.
И вот — зажгло знакомым, грозным зноем.
И вспыхнула, и осветилась мгла.
Всё вспомнилось — не поднялось вопроса:
В какие-то кипящие колеса
Душа моя, расплавясь, протекла.
Май 1914. Арлесгейм
ПОСВЯЩЕНИЕ
Я попросил у вас хлеба — расплавленный камень мне дали,
И, пропаленная, вмиг, смрадно дымится ладонь.
Вот и костер растрещался, и пламень танцует под небо.
Мне говорят: «Пурпур». В него облекись на костре.
Пляшущий пурпур прилип, сдирая и кожу, и мясо:
Вмиг до ушей разорвался черный, осклабленный рот.
Тут воскликнули вы: «Он просветленно смеется. »
И густолиственный лавр страшный череп покрыл.
Танка
А вода? Миг — ясна.
Миг — круги, ряби: рыбка.
Так и мысль. Вот — она.
Но она — глубина,
Заходившая зыбко.
Июль 1916. Дорнах
В безгневном сне, в гнетуще-грустной неге
Растворена так странно страсть моя.
Пробьет прибой на белопенном бреге,
Плеснет в утес соленая струя.
Вот небеса, наполнясь, как слезами,
Благоуханным блеском вечеров,
Блаженными блистают бирюзами
И — маревом моргающих миров.
И снова в ночь чернеют мне чинары.
Я прошлым сном страданье утолю:
Сицилия. И страстные гитары.
Палермо, Монреаль. Радес.
Люблю.
Июнь 1917. Демьяново
Снег, — в вычернь севшая, слезеющая мякоть;
Куст — почкой вспухнувшей овеян, как дымком.
Как упоительно калошей лякать в слякоть, —
Сосвистнуться с весенним ветерком.
Века, а не года, — в расширенной минуте;
Восторги — в воздухом расширенной груди.
В пересерениях из мягкой, млявой мути, —
Посеребрением на нас летят дожди.
Взломалась, хлынула, — в туск, в темноту тумана —
Река, раздутая легко и широко.
Миг, и просинится разливом океана,
И щелкнет птицею. И будет —
— солнышко́!
Стихи андрея белого которые легко учатся
Над травой мотылек —
Самолетный цветок…
Так и я: в ветер — смерть —
Над собой — стебельком —
Пролечу мотыльком.
Отрывок из стихотворения Любовь. Отрывок Поэзии. А не рифм в столбик.
Ты улыбнулась, молвив на прощанье:
«Мы встретимся… До нового свиданья…»
То был обман. И знали мы с тобой,
что навсегда в тот вечер мы прощались.
…
Русские поэты иронично о мечте
Грёза — сердечная моль. (И.С.)
Мои мечты — вздыхающий обман. (А.Б.)
Мечты — душевные игрушки! (Ф.Г.)
Разлука («Ночь, цветы, но ты…»)
Ночь, цветы, но ты
В стране иной.
Ночь. Со мною ты…
Да, ты — со мной.
Вздох твоих речей
Горячей —
В глушь моих степей
В ветре взвей!
Будто блеск лучей
В моей глуши, —
Ясный блеск твоей,
Твоей души.
Пусть душа моя —
Твоя
… показать весь текст …
ПОЭТ («Ты одинок. И правишь бег…»)
Ты одинок. И правишь бег
Лишь ты один — могуч и молод —
В косматый дым, в атласный снег
Приять вершин священный холод.
В горах натянутый ручей
Своей струею серебристой
Поет — тебе: и ты — ничей —
На нас глядишь из тучи мглистой.
Орел вознесся в звездный день
И там парит, оцепенелый.
Твоя распластанная тень
Сечет ледник зеркально-белый.
Закинутый самой судьбой
Над искристым и льдистым пиком,
… показать весь текст …
«Вечный зов»
(Д. С. Мережковскому)
Пронизала вершины дерев
желто-бархатным светом заря.
И звучит этот вечный напев:
«Объявись — зацелую тебя…»
Старина, в пламенеющий час
обмявшая нас мировым, —
старина, окружившая нас,
водопадом летит голубым.
И веков струевой водопад,
вечно грустной спадая волной.
… показать весь текст …
«Старец»
Исчезает долин
беспокойная тень,
и средь дымных вершин
разгорается день.
Бесконечно могуч
дивный старец стоит
на востоке средь туч
и призывно кричит:
«Друг, ко мне! Мы пойдем
в бесконечную даль.
Там развеется сном
и болезнь, и печаль»…
… показать весь текст …
«Объяснение в любви»
Посвящается дорогой матери
Сияет роса на листочках.
И солнце над прудом горит.
Красавица с мушкой на щечках,
как пышная роза, сидит.
Любезная сердцу картина!
Вся в белых, сквозных кружевах,
мечтает под звук клавесина…
Горит в золотистых лучах
под вешнею лаской фортуны
и хмелью обвитый карниз,
и стены. Прекрасный и юный,
пред нею склонился маркиз
… показать весь текст …
«Заброшенный дом»
Заброшенный дом.
Кустарник колючий, но редкий.
Грущу о былом:
«Ах, где вы — любезные предки?»
Из каменных трещин торчат
проросшие мхи, как полипы.
Дуплистые липы
над домом шумят.
И лист за листом,
тоскуя о неге вчерашней,
кружится под тусклым окном
разрушенной башни.
… показать весь текст …
«Путь к невозможному»
Мы былое окинули взглядом,
но его не вернуть.
И мучительным ядом
сожаленья отравлена грудь.
Не вздыхай… Позабудь…
Мы летим к невозможному рядом.
Наш серебряный путь
зашумел временным водопадом.
Ах, и зло, и добро
утонуло в прохладе манящей!
Серебро, серебро
омывает струёй нас звенящей.
Это — к Вечности мы
устремились желанной.
… показать весь текст …
…В небе туча горит янтарем,
Мглой курится.
На туманном утесе забила крылом
белоснежная птица.
Водяная поет,
Волоса распускает.
Скоро солнце взойдет,
и она, будто сказка, растает.
И невольно грустит.
И в алмазах ресницы.
Кто-то, милый, кричит.
Это голос восторженной птицы.
… показать весь текст …
«Весна»
Всё подсохло. И почки уж есть.
Зацветут скоро ландыши, кашки.
Вот плывут облачка, как барашки.
Громче, громче весенняя весть.
Я встревожен назойливым писком:
Подткнувшись, ворчливая Фекла,
нависая над улицей с риском,
протирает оконные стекла.
Тут известку счищают ножом…
Тут стаканчики с ядом… Тут вата…
Грудь апрельским восторгом объята.
Ветер пылью крутит за окном.
… показать весь текст …
«Сельская картина»
Сквозь зелень воздушность одела
их пологом солнечных пятен.
Старушка несмело
шепнула: «День зноен, приятен…»
Девица
клубнику варила средь летнего жара.
Их лица
омыло струею душистого пара.
В морщинах у старой змеилась
как будто усмешка…
В жаровне искрилась,
… показать весь текст …
Раздумье
Ночь темна. Мы одни.
Холод. Ветер ночной
деревами шумит. Гасит в поле огни.
Слышен зов: «Не смущайтесь… я с
вами…
за мной…»
И не знаешь, кто там.
И стоишь, одинок.
И боишься довериться радостным снам.
И с надеждой следишь, как алеет
восток.
В поле зов: «Близок день.
… показать весь текст …
Далекая, родная,
— Жди меня…
Далекая, родная:
Буду — я…
Твои глаза мне станут
Две звезды.
Тебе в тумане глянут —
Две звезды.
Мы в дали отстояний —
Поглядим;
И дали отстояний —
Станут: дым.
Меж нами, вспыхнувшими, —
Лепет лет…
… показать весь текст …
Говорят, что «я» и «ты» —
Мы телами столкнуты.
Тепленеет красный ком
Кровопарным облаком.
Мы — над взмахами косы
Виснущие хаосы.
Нет, неправда: гладь тиха
Розового воздуха, —
Где истаял громный век
В лёгкий лепет ласточек, —
… показать весь текст …
“Вечер”
Точно взглядами, полными смысла,
Просияли, —
Мне ядом горя, —
Просияли
И тихо повисли
Облаков златокарих края…
И взогнят беспризорные выси
Перелетным
Болотным глазком;
И — зарыскают быстрые рыси
Над болотным, —
Над черным — леском.
… показать весь текст …
“Любовь”
Был тихий час. У ног шумел прибой.
Ты улыбнулась, молвив на прощанье:
«Мы встретимся… До нового свиданья…»
То был обман. И знали мы с тобой,
что навсегда в тот вечер мы прощались.
Пунцовым пламенем зарделись небеса.
На корабле надулись паруса.
Над морем крики чаек раздавались.
Я вдаль смотрел, щемящей грусти полн.
Мелькал корабль, с зарею уплывавший
средь нежных, изумрудно-пенных волн,
как лебедь белый, крылья распластавший.
… показать весь текст …
КРЫЛАТАЯ ДУША
Твоих очей голубизна
Мне в душу ветерком пахнула:
Тобой душа озарена…
Вот вешним щебетом она
В голубизну перепорхнула.
Покоя нет.
Как камень, пущенный из роковой пращи,
Браздя юдольный свет,
Покоя ищешь ты. Покоя не ищи.
Покоя нет.
