Татьяна снежина стихи душа как скрипка

Татьяна снежина стихи душа как скрипка

Посвящается моей семье

О Татьяне Снежиной написано уже немало. Есть что-то вроде биографий, есть статьи о ее творчестве. Но написано все это, на мой взгляд, в стиле — «констатация фактов»: родилась, жила, любила, была любима, писала песни, стихи, картины, пела и… погибла. Иногда вместе с рассказом о тех или иных событиях в ее жизни высказывались предположения и давались оценки: была талантлива, на грани мистики предчувствовала свою смерть… Сейчас, оглядываясь назад, я понимаю: что-то осталось недосказанным, что-то очень личное и потому важное. Кажется, для того чтобы понять эту девушку, понять как складывалась ее судьба, как формировалась душа, где источник ее таланта мало одних лишь умозрительных предположений, надо просто попытаться увидеть жизнь ее глазами. После себя Татьяна оставила множество картин, рисунков, музыкальных произведений, стихов, набросков, в том числе в прозе, короткую, на двух страничках, автобиографию, несколько первых интервью. Куда же более, чтоб представить себе ее короткую жизнь, представить, как она видела эту жизнь? Но меня долгие годы не оставляла мысль о том, что нечто неуловимое, может потаенное, то что мы храним в самой глубине души, что хранила, наверное, и она, все равно ускользает от нашего внимания.

В этом сборнике я попытался в коротких новеллах отразить мир, в котором жила наша семья, его оттенки, детали, ощущения, наши чувства, которые менялись по мере того как мы росли и как менялся мир вокруг нас. Показать все это глазами брата, от тех мгновений, когда счастливыми глазами семилетнего мальчика, я впервые смотрел на это «чудо» — родившуюся сестренку, до тех минут, когда я, мужчина, которому выпало на веку хоронить любимую сестру, видел Татьяну в последний раз.

Татьяна Снежина оставила после себя много стихов, песен и набросков прозы. Я объединил эти наброски в этом сборнике, т. к. они, на мой взгляд, являются неотъемлемой частью ее истории, а некоторые из описанных событий, наверное, происходили или с ней, или со мной, или с ее друзьями или… были отражением мира, созданного ее фантазией… Но это лишь мысли вслух. Ответ знала только Татьяна.

Вадим Печенкин Апрель 2010 г.

Самые дорогие воспоминания любого человека — воспоминания о своем детстве, отце, маме, о том беззаботно-радостном восприятии мира, которое никогда уже не повторится.

Я родилась на Украине, и первыми моими впечатлениями от жизни были мелодичные украинские напевы из радиоприемника около детской кроватки и мамина колыбельная. Мне не исполнилось и полугода, когда судьба перебросила меня из теплого, плодородного края на суровую землю Камчатки. Первозданная красота Природы… Седые вулканы, заснеженные сопки, величественный простор океана. И новые детские впечатления: длинные зимние вечера, завывания пурги за окном, треск березовых поленьев в печи и нежные мамины руки, рождающие на свет незабываемые мелодии Шопена.

Наше старое пианино… Я иногда смотрю на него, и мне кажется, что оно все эти годы было членом семьи, радовалось и печалилось, болело и выздоравливало вместе со мной. Я еще не умела говорить, но, своими детскими пальчиками ударяя по клавишам, пыталась показать окружающему миру свои чувства и мысли.

Потом, года в три-четыре, первые «эстрадные» выступления. Мамина косметика, мамина юбка и что-нибудь из репертуара 70-х. Помните: «Ах Арлекино, Арлекино…» или еще лучше — «Очи черные…». И, конечно, бурные аплодисменты гостей и родителей, влюбленных в свое чадо. Под занавес «концертов» — первые детские стишки. Одним словом — Детство.

Потом школа и новый переезд, на этот раз в Москву. И первое осознанное потрясение в жизни — потеря друзей, которые остались за тысячей непреодолимых километров, в том суровом и прекрасном краю. И на смену радостно-шаловливым детским строфам про «червячков и букашек» в голову вместе с ночными слезами по первой любви, «который там, далеко, в краю далеком и суровом», стали приходить грустные и вместе с тем лирические строки. Их нельзя было назвать еще стихами, скорее, теми зернами, которым суждено прорасти позже. А почву питали томики Цветаевой, Пастернака, Гейне, подсунутые незаметно заботливой рукой старшего брата, который все видел и понимал.

Чужие стихи, чужие песни, подружка Лена, вечера, переходящие в ночь у пианино, это все на людях, а ночью тайком свое — в тетрадку, плохое, но свое. А позже первый слушатель — мама, самый близкий мне человек, и ее слезы, слезы радости и грусти. Только тогда я поняла, что то, что я долгие годы вынашивала и таила, способно вызвать чувства не только у меня. И постепенно круг людей, которым я стала доверять, говорить о самом сокровенном, личном, стал шириться. Но это было позднее, когда я поступила во 2-й Московский мединститут. Не знаю, можно ли было уже тогда говорить о творчестве, не мне судить, но я этим жила, я просто восполняла внутреннее одиночество, жажду чего-то прекрасного и… несбыточного, и это нравилось людям. Частыми стали студенческие вечера с друзьями у клубного фортепьяно, кто-то из них незаметно записал то, что я пела и играла, на магнитофон, и кассеты стали расходиться по знакомым, друзьям, родственникам. Это был мой первый, а потому самый дорогой тираж, первая радость творческого удовлетворения. Сразу даже не верилось, что то, что писала для себя, нужно кому-то еще. Постепенно стихала старая боль, появились новые друзья, короче, не было границ счастью и беззаботности…

И тут ЕГО смерть. Смерть великого Человека и Поэта — смерть Игоря Талькова… и сны, сны о нем. Сколько еще не написано, сколько не спето. Почему столь нужные России люди уходят рано — Пушкин, Лермонтов, Высоцкий, Тальков? Сны снились вещие, тяжелые. Потрясение, снова душевный вакуум. Не могла ходить, думать, писать. Оставались друзья… И новый удар судьбы, которая, не считаясь ни с чем, бросает меня опять за тысячи километров от дома, друзей, моей жизни — в Сибирь, в город на Оби — Новосибирск. Тоска по всему, что я потеряла, как когда-то, вновь тоска, не оставлявшая меня ни днем, ни ночью. И стали рождаться песни, на этот раз я могу сказать уверенно — именно песни, иногда по две-три за ночь. А за окном все тот же снег, может, поэтому я Снежина — снег, холод, пустота. И звонки из прошлого, издалека, из Москвы, от друзей, от брата: «Мы с тобой. Запиши что-нибудь новое и вышли». Если бы не они… И кассеты, которые я уже записывала сама в домашней студии, летели в столицу. Одна из них, по воле все той же судьбы, случайно отклонилась от назначенного маршрута и попала на Таганку в студию «КиС-С». Через день звонок: «Готовы работать». Через два часа я уже в промерзшем аэропорту Новосибирска, еще через пять — спускаюсь по темным ступенькам в святая святых моего 94-го года, в студию, — я шла навстречу моей мечте. Мечта, впрочем, меня быстро окатила ушатом воды, словами моего первого аранжировщика Александра Савельева: «Работать и работать… но что-то в этом есть». Я вдруг услышала, как мне тогда показалось, божественные звуки таинственной мелодии, которые через пару секунд оказались всего лишь талантливой аранжировкой моей песни школьных лет «Роза».

Это была новая страница моей биографии. Репетиции и записи, ссоры и примирения с друзьями-аранжировщиками и оператором, ночные такси и прокуренный подвал студии, первый успех и первый провал. Год колоссального труда ребят, с которыми я работала: В. Калинкина, А. Савельева, Д. Савари, С. Крылова. Работала с ними сутками, неделями не выходя из студии. И результат — первый альбом моих песен «Вспомни со мной», двадцать одна песня. Только сейчас я осознаю, что это песни, которые получились из моих диалогов с собой, со своей душой, из моих слез и моих радостей, из моей жизни.

Татьяна Снежина — Душа как скрипка. Биография, стихи, воспоминания

• 100
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5

Татьяна Снежина — Душа как скрипка. Биография, стихи, воспоминания краткое содержание

Короткая биография Татьяны Снежиной переплетается в этой книге с ее лирикой, песнями, дневниками, рисунками, воспоминаниями близких. И все это вместе создает романтический образ одаренной девушки, которая очень серьезно относилась к жизни, словно предвидя скорую трагическую развязку.

Душа как скрипка. Биография, стихи, воспоминания — читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)

Татьяна Снежина. Душа как скрипка. Биография, стихи, воспоминания

Посвящается моей семье

О Татьяне Снежиной написано уже немало. Есть что-то вроде биографий, есть статьи о ее творчестве. Но написано все это, на мой взгляд, в стиле — «констатация фактов»: родилась, жила, любила, была любима, писала песни, стихи, картины, пела и… погибла. Иногда вместе с рассказом о тех или иных событиях в ее жизни высказывались предположения и давались оценки: была талантлива, на грани мистики предчувствовала свою смерть… Сейчас, оглядываясь назад, я понимаю: что-то осталось недосказанным, что-то очень личное и потому важное. Кажется, для того чтобы понять эту девушку, понять как складывалась ее судьба, как формировалась душа, где источник ее таланта мало одних лишь умозрительных предположений, надо просто попытаться увидеть жизнь ее глазами. После себя Татьяна оставила множество картин, рисунков, музыкальных произведений, стихов, набросков, в том числе в прозе, короткую, на двух страничках, автобиографию, несколько первых интервью. Куда же более, чтоб представить себе ее короткую жизнь, представить, как она видела эту жизнь? Но меня долгие годы не оставляла мысль о том, что нечто неуловимое, может потаенное, то что мы храним в самой глубине души, что хранила, наверное, и она, все равно ускользает от нашего внимания.

В этом сборнике я попытался в коротких новеллах отразить мир, в котором жила наша семья, его оттенки, детали, ощущения, наши чувства, которые менялись по мере того как мы росли и как менялся мир вокруг нас. Показать все это глазами брата, от тех мгновений, когда счастливыми глазами семилетнего мальчика, я впервые смотрел на это «чудо» — родившуюся сестренку, до тех минут, когда я, мужчина, которому выпало на веку хоронить любимую сестру, видел Татьяну в последний раз.

Татьяна Снежина оставила после себя много стихов, песен и набросков прозы. Я объединил эти наброски в этом сборнике, т. к. они, на мой взгляд, являются неотъемлемой частью ее истории, а некоторые из описанных событий, наверное, происходили или с ней, или со мной, или с ее друзьями или… были отражением мира, созданного ее фантазией… Но это лишь мысли вслух. Ответ знала только Татьяна.

Вадим Печенкин Апрель 2010 г.

Самые дорогие воспоминания любого человека — воспоминания о своем детстве, отце, маме, о том беззаботно-радостном восприятии мира, которое никогда уже не повторится.

Я родилась на Украине, и первыми моими впечатлениями от жизни были мелодичные украинские напевы из радиоприемника около детской кроватки и мамина колыбельная. Мне не исполнилось и полугода, когда судьба перебросила меня из теплого, плодородного края на суровую землю Камчатки. Первозданная красота Природы… Седые вулканы, заснеженные сопки, величественный простор океана. И новые детские впечатления: длинные зимние вечера, завывания пурги за окном, треск березовых поленьев в печи и нежные мамины руки, рождающие на свет незабываемые мелодии Шопена.

Наше старое пианино… Я иногда смотрю на него, и мне кажется, что оно все эти годы было членом семьи, радовалось и печалилось, болело и выздоравливало вместе со мной. Я еще не умела говорить, но, своими детскими пальчиками ударяя по клавишам, пыталась показать окружающему миру свои чувства и мысли.

Потом, года в три-четыре, первые «эстрадные» выступления. Мамина косметика, мамина юбка и что-нибудь из репертуара 70-х. Помните: «Ах Арлекино, Арлекино…» или еще лучше — «Очи черные…». И, конечно, бурные аплодисменты гостей и родителей, влюбленных в свое чадо. Под занавес «концертов» — первые детские стишки. Одним словом — Детство.

Потом школа и новый переезд, на этот раз в Москву. И первое осознанное потрясение в жизни — потеря друзей, которые остались за тысячей непреодолимых километров, в том суровом и прекрасном краю. И на смену радостно-шаловливым детским строфам про «червячков и букашек» в голову вместе с ночными слезами по первой любви, «который там, далеко, в краю далеком и суровом», стали приходить грустные и вместе с тем лирические строки. Их нельзя было назвать еще стихами, скорее, теми зернами, которым суждено прорасти позже. А почву питали томики Цветаевой, Пастернака, Гейне, подсунутые незаметно заботливой рукой старшего брата, который все видел и понимал.

Чужие стихи, чужие песни, подружка Лена, вечера, переходящие в ночь у пианино, это все на людях, а ночью тайком свое — в тетрадку, плохое, но свое. А позже первый слушатель — мама, самый близкий мне человек, и ее слезы, слезы радости и грусти. Только тогда я поняла, что то, что я долгие годы вынашивала и таила, способно вызвать чувства не только у меня. И постепенно круг людей, которым я стала доверять, говорить о самом сокровенном, личном, стал шириться. Но это было позднее, когда я поступила во 2-й Московский мединститут. Не знаю, можно ли было уже тогда говорить о творчестве, не мне судить, но я этим жила, я просто восполняла внутреннее одиночество, жажду чего-то прекрасного и… несбыточного, и это нравилось людям. Частыми стали студенческие вечера с друзьями у клубного фортепьяно, кто-то из них незаметно записал то, что я пела и играла, на магнитофон, и кассеты стали расходиться по знакомым, друзьям, родственникам. Это был мой первый, а потому самый дорогой тираж, первая радость творческого удовлетворения. Сразу даже не верилось, что то, что писала для себя, нужно кому-то еще. Постепенно стихала старая боль, появились новые друзья, короче, не было границ счастью и беззаботности…

И тут ЕГО смерть. Смерть великого Человека и Поэта — смерть Игоря Талькова… и сны, сны о нем. Сколько еще не написано, сколько не спето. Почему столь нужные России люди уходят рано — Пушкин, Лермонтов, Высоцкий, Тальков? Сны снились вещие, тяжелые. Потрясение, снова душевный вакуум. Не могла ходить, думать, писать. Оставались друзья… И новый удар судьбы, которая, не считаясь ни с чем, бросает меня опять за тысячи километров от дома, друзей, моей жизни — в Сибирь, в город на Оби — Новосибирск. Тоска по всему, что я потеряла, как когда-то, вновь тоска, не оставлявшая меня ни днем, ни ночью. И стали рождаться песни, на этот раз я могу сказать уверенно — именно песни, иногда по две-три за ночь. А за окном все тот же снег, может, поэтому я Снежина — снег, холод, пустота. И звонки из прошлого, издалека, из Москвы, от друзей, от брата: «Мы с тобой. Запиши что-нибудь новое и вышли». Если бы не они… И кассеты, которые я уже записывала сама в домашней студии, летели в столицу. Одна из них, по воле все той же судьбы, случайно отклонилась от назначенного маршрута и попала на Таганку в студию «КиС-С». Через день звонок: «Готовы работать». Через два часа я уже в промерзшем аэропорту Новосибирска, еще через пять — спускаюсь по темным ступенькам в святая святых моего 94-го года, в студию, — я шла навстречу моей мечте. Мечта, впрочем, меня быстро окатила ушатом воды, словами моего первого аранжировщика Александра Савельева: «Работать и работать… но что-то в этом есть». Я вдруг услышала, как мне тогда показалось, божественные звуки таинственной мелодии, которые через пару секунд оказались всего лишь талантливой аранжировкой моей песни школьных лет «Роза».

LiveInternetLiveInternet

• Регистрация
• Вход

—Музыка

• Все (463)

—Рубрики

• Мои работы (762)
• ПРАВОСЛАВИЕ (597)
• АРТ-МЫСЛИ (487)
• МОЙ РОДНОЙ КРАЙ (112)
• ВЕСЬ МИР У ТВОИХ НОГ (517)
• ВСЁ ДЛЯ КОМПЬЮТЕРА (2557)
• ИНТЕРЕСНОЕ (323)
• ИСКУССТВО (862)
• КУЛИНАРИЯ (463)
• МУЗЫКА (5252)
• ПОЗНАВАТЕЛЬНО (941)
• ПОЭЗИЯ (4272)
• ПРИРОДА (555)
• РАЗНОЕ (2097)
• РУКОДЕЛИЕ (230)

—Поиск по дневнику

—Подписка по e-mail

—Статистика

ТАТЬЯНА СНЕЖИНА *ДУША — КАК СКРИПКА. *

Adagio — композитор Rolf Loveland, исп. «SECRET GARDEN «

Душе порою трудно так излиться

И выплеснуть всё то, что накопилось в ней.

И бесполезно в этот миг молиться,

Чтобы вернуть мгновенья светлых дней.

И как в часах песочных тонкою струёю,

Тоска и боль струятся с края в край.

Душа как скрипка с порванной струною,

Надтреснут голос, как ты ни играй…

И тихо возвращаясь в день ушедший,

Глаза слезами наполнялись вновь,

Стучало сердце в ритме сумасшедшем,

Пытаясь вспомнить прежнюю любовь.

И мечется душа, как будто в клетке птица,

И, силясь полететь, взметает крылья ввысь,

Так близко воля, но разве к ней пробиться?

Лишь тихо кто-то скажет: «Помолись…»

Да, Бог всё видит, но и он бессилен

Помочь душе, что стонет так во мне.

Такая боль Всевышним не по силам,

А Сатана сожжёт боль на огне…

Ни Бес, ни Бог ничем мне не помогут,

В конце концов, душа найдёт себе исход.

Ведь это с ней бывает лишь порою…

С исходом проще… В чём искать исток?

Татьяна снежина стихи душа как скрипка

Был в ушедшем году и дебют в Театре эстрады в концерте В. Струкова. Постепенно стала приобретать опыт на эстрадных площадках. Это приходилось совмещать с учебой в институте, поэтому моей первой аудиторией стали ночные дискотеки и клубы. Дала свои первые интервью по радио. Конечно, если бы не поддержка моей семьи, брата, друзей, коллектива студии, я, наверное, не смогла бы преодолеть первые трудности на пути к моей мечте, мечте помочь людям «вспомнить со мной», что счастье рядом.

Сейчас продолжаю трудиться, сопрягая это с необходимостью окончить институт. Надеюсь выпустить, несмотря на сложность такого дела, как шоу-бизнес, свой первый альбом. Но уже в проекте запись второго. Ведь за годы творчества у меня накопилось около двухсот песен, которые ждут своего слушателя. Да и жизнь идет своим чередом, новые впечатления, новые размышления, новые слова, которые нужно услышать и постараться понять. А главное — есть мечта. Конечно, надо еще трудиться и трудиться, многому научиться, многое преодолеть, без этого нельзя, но пока есть мечта в душе, свет вдалеке и друзья у плеча — можно пройти сквозь огонь и не сгореть, переплыть через океан и не утонуть.

Татьяна СНЕЖИНА, Новосибирск — Москва 12 февраля 1995 года.

ЛИРИКА И СУДЬБА ТАТЬЯНЫ СНЕЖИНОЙ

НЕСКОЛЬКО ДНЕЙ ОДНОЙ ЖИЗНИ

Шоколад теплой негой расплывался у меня во рту, губы, прилипая, оставляли его застывшие следы на прохладной поверхности стекла балконной двери. От разглядывания аппетитных узоров… от неожиданной щедрости отца, подарившего конфеты, они казались еще слаще и вкуснее. Рассматривая через кругляшки отпечатков своих губ и сквозь сиреневый воздух вечера идущую стройку дома напротив, я чувствовал, как печаль постепенно вытесняла радость — «маму увезли дяди в белых халатах — врачи»… От стекла все сильнее и сильнее веяло холодом, и тоска, тоска холода, сжимала мое маленькое сердце — сердце семилетнего мальчика. К вечеру, то ли от опускающихся на город сумерек, разрываемых с треском вспышками сварочных аппаратов строителей, то ли оттого, что в остывающей квартире я оставался один и не было рядом мамы и папы, к печали дополнилась тревога. Зачем, почему увезли маму, как ей там в больнице? Когда ночью глаза стали наливаться свинцом, пришел отец и сказал, что маме уже лучше и что в ближайшее время за то, что я хорошо себя вел и был сегодня настоящим мужчиной, мы поедем к ней.

В тот день я не мог, ну просто никак не мог понять, почему мы встали так рано… А папа не идет при этом на работу. Папа был чему-то рад. Может, он радуется тому, что купит мне новую, давно обещанную игрушку — большой трактор с огромным красным бензобаком сзади. Еле скрывая радость от этой мысли, я стараюсь доказать отцу, что уже взрослый и, несмотря на свои только что исполнившиеся семь лет, могу не только быстро одеться, но и почистить ботинки.

Пока отец, чему-то улыбаясь, смотрел вдаль на балконе и попыхивал сигаретой, что было крайне редко в моем присутствии и поэтому еще больше придавало ситуации загадочности, я усердно тер ботинки щеткой, поплевывая на уже и так блестевшую кожу, так как это делали в фильмах.

Уже в автобусе, когда он нас вез, перетряхивая, как неодушевленные вещи, по старому и знакомому маршруту в центр, где были парки отдыха, жила бабушка, и главное — был магазин, наполненный вещами, о которых мечтали все дети планеты — игрушки, глобусы, велосипеды… Уже в автобусе отец сказал шепотом на ухо, немного уколов его своей жесткой щетиной:

— Тебя ждет сюрприз…

Мое сердце запрыгало радостно. Мальчик из соседнего двора умрет от зависти и больше не будет задаваться, привозя к нам свой большой грузовик. Трактор — это трактор, это даже не грузовик. Он сильный и, если захочет, передавит своими гусеницами все грузовики. Так мне говорил папа, самый сильный и добрый на свете.

— Мы тебе купили сестричку, — не скрывая счастья и такой сильной, по-неземному светлой гордости, шепнул мне на ухо отец.

Сестричку?! Я старался быть сильным, как советские воины из советских фильмов, и «ни один мускул не дрогнул на моем лице». Но предательские слезы горячими ручьями хлынули из моих глаз. Они текли по щекам, я ничего не мог поделать, отец растерянно смотрел на меня, не понимая, что случилось. Он даже спросил: «Тебя пчела укусила?» Но я был не в состоянии отвечать, понимая, что как только я открою рот, превращусь в плаксу, плаксу девчонку… Девчонку! Эти мысли заполнили все мое сознание. Меня засмеют все дворовые ребята! Домой девчонку привел! Мне что, еще и играть с ней придется?!

А трактор? Как же он? Я решил, пока не поздно, вернуть ситуацию на свое место. Может, папа просто забыл, что я хочу?

— Папа, не надо мне сестрички. Я хочу трактор. Трактор…

Я не смог дальше говорить и произошло то, чего опасался, — я заплакал по-настоящему.

Я хотел трактор. Большой, игрушечный, но из настоящего металла и… и с красным бензобаком. Я, еле сдерживая обиду, прошептал отцу: «А трактор? Я хотел трактор…» Последние слова говорил уже шепотом, понимая их безнадежность, — я знал, что у папы не хватит денег на два подарка.

Почему-то смеясь, отец присел на корточки и, нежно обняв, прижал к себе. Я, всхлипывая, стал успокаиваться, чувствуя родной запах отца, его сигарет, и тепло сильных рук. Эх… Ладно… Пусть будет сестренка…

Через час, когда мы добрались до Парка отдыха имени 1 Мая, я истратил все свои мальчишеские слезы, а отец — аргументы и добрые слова своему наследнику. Поэтому по жаркой улице Ленинской мы шли молча. Шли, как на задание, молча и с серьезными лицами. Шли так, как идут, когда не идти нельзя. В какой-то момент отец слегка дернул меня за руку, остановив посреди улицы. Задрав голову, стал смотреть на окна напротив и звать почему-то мою маму. Вернее, женщин в этих окнах он стал просить позвать Татьяну. Мне тоже было интересно, я смотрел на этих женщин, они почему-то все стояли у окон, были в домашних халатах и в платочках и смотрели на улицу. Хотя., вскоре мне это надоело, и я стал рассматривать, как первый тополиный пух ветерок тащит вдоль тротуара, а на афишах кинотеатра висел плакат — бородатый мужчина с пистолетом. Новый шпионский фильм. Но тут меня опять дернул за руку отец, только сильнее, и сказал, не отводя взгляда от окон дома напротив: