Твардовский стихи что нужно чтобы жить с умом

Александр Трифонович Твардовский

Стихотворения и поэмы

«Я прошел такую даль…»

Нет, жизнь меня не обделила,

Добром своим не обошла.

Всего с лихвой дано мне было

В дорогу – света и тепла.

И ранней горечи и боли,

И детской мстительной мечты…

Чтоб жил и был всегда с народом,

Чтоб ведал все, что станет с ним,

Не обошла тридцатым годом.

Александр Трифонович Твардовский родился в 1910 году и провел свои ранние годы на Смоленщине. «Простецкое», как он однажды выразился, деревенское детство поэта пришлось на время, когда, по его словам, крестьянство было охвачено жизнедеятельным порывом. Одни, как отец Твардовского, Трифон Гордеевич, стремились к большему достатку; другие, в особенности молодежь, тянулись к газетам, книгам, участвовали в самодеятельных спектаклях и других разнообразных культурных и общественных начинаниях. Еще подростком Твардовский стал селькором – сельским корреспондентом смоленских газет, где появились и его первые стихи.

Трифон Гордеевич сам прививал детям интерес к чтению, однако никак не предполагал, что у одного из сыновей тяга к литературе достигнет такой огромной силы и помешает отцовским расчетам сделать и его своим подручным, как это уже произошло со старшим – Константином.

В пылу споров с отцом, приведших юношу к форменному побегу из дома и началу самостоятельного трудного, полуголодного существования, Твардовский даже видел в Трифоне Гордеевиче противника всей новой, изменяющейся жизни. «Отцу-богатею» – запальчиво и несправедливо озаглавлено одно из ранних стихотворений молодого поэта, а в поэме «Вступление» даже фигурирует кулак Гордеич, занимающийся, как и отец автора, кузнечным ремеслом.

В дальнейшем, в пору коллективизации, уход из семьи избавил Твардовского от обрушившихся на нее, как и на другие мнимые «кулацкие гнезда», репрессий, однако случившееся не только надолго разлучило его с высланными родными, но и позволило завистникам и недоброжелателям обрушиться на него как на «кулацкого подголоска» и «классового врага».

Поэт оказался в трагической ситуации. Почти тридцать лет спустя, в 1957 году, набрасывая план пьесы о раскулачивании, он припомнил слова, сказанные в ту давнюю пору секретарем Смоленского обкома партии: «Бывают такие времена, когда нужно выбирать между папой-мамой и революцией». В тех же набросках запечатлена и дилемма, вставшая перед «младшим братом», в котором легко угадывается сам автор: «Он должен порвать с семьей, отказаться от нее, проклясть ее – тогда, может быть, он еще останется „на этом берегу “…»

Происшедшее оставило в душе Твардовского тяжелейшую, незаживающую рану и в то же время положило начало долгому, мучительному, противоречивому процессу отрезвления от прежних наивных иллюзий. Это сказалось уже в поэме «Страна Муравия» (1934–1936), которая по тону заметно отличалась от тогдашней литературы с ее упрощенной и приукрашенной трактовкой «великого перелома» – коллективизации. В описании скитаний Никиты Моргунка, который «бросил… семью и дом», не желая вступать в колхоз (так поступил и отец поэта), в его тревожных раздумьях и разнообразных дорожных встречах прорываются явственные отголоски трагических событий. Выразительна, например, услышанная Моргунком сказка про деда и бабу, которые «жили век в своей избе», покуда «небывало высокая» вешняя вода не «подняла… избушку» и «как кораблик, понесла» совсем на другое место: «так и стой». Сам автор впоследствии ценил в своей поэме именно драматизм, в черновых вариантах достигавший особой силы:

Что нужно, чтобы жить с умом?

Стихотворение написано в форме воображаемого диалога, в котором герой размышляет о сущности жизни. Задав вопрос в первой строфе, автор отвечает на него всем текстом стихотворения. Использование инфинитива в каждой строфе, создает определенный ритм и динамику повествования.

Жанр можно определить как послание, т.к. герой дает ряд советов читателю, причем делает он это, совмещая пожелания, как лучше себя вести в той или иной ситуации. В каждой строфе автор использует антитезу: «найти себя» и «не терять из виду», «спрашивать с себя», а не с других.

Композиция произведения содержит элемент кольцевой, т.к. начало о жизни, финал о неизбежном – настанет «час летальный».

Мудрость повествования отражена в его размышлениях: жить надо в согласии с самим собой, не избегать того, что предназначено каждому и не жалеть о том, что произошло. В данном стихотворении автор почти не использует художественных средств. Наряду с антитезой можно отметить метафору: «понять свою планиду» – найти смысл жизни; «готовым быть к отлету» – расставание с жизнью; «спокойно ставь печать» – подводить жизненные итоги. Именно метафоры создают настроение. В них отражение авторской иронии и спокойствия, потому что он не создает трагедии из того, что может произойти. Автор убежден: если жизнь прожить с умом, т.е. со смыслом, то все в порядке. Последняя строфа отражает мировосприятие Твардовского, который так по философски просто написал о жизни и смерти человека, который прожил свою жизнь не зря.

Лирика

“Я убит подо Ржевом”

“В тот день, когда окончилась война”

“Спасибо, моя родная”

“Не старее твоя красота”

“Собратьям по перу”

“Вся суть в одном единственном завете“

“Я знаю, никакой моей вины”

Творчество Твардовского представлено многочисленными стихотворениями и поэмами, в каждой из которых он отразил определенную эпоху, судьбы людей, живущих в то время.

Поэмы

“Теркин на том свете” (самостоятельное произведение, не является прямым продолжением поэмы “Василий Теркин”; в ней автор подвергает критике сложившийся порядок вещей после смерти Сталина)

“По праву памяти”

Своеобразие лирики

Условно все творчество поэта можно разделить на три периода: довоенный 30-е годы, военный 40-е годы, послевоенный – 50-60-е годы. Для каждого этапа характерны свои особенности.

В 30-е годы поэт вместе со всей страной переживает процесс строительства новой жизни. Его интерес сосредоточен большей частью на изображении жизни русской деревни, которая была близка и дорога ему.

Основные темы: Преобразований, Родины (как родного края), Природы. В значительной части произведений он описывает взаимоотношения людей, подчеркивает истинность народной культуры, гармонию с миром природы.

Главные герои произведений – обычные люди, например, дед Данила, представлен в нескольких стихотворениях. В основном же герои – безымянны, но легко узнаваемы уже в ранних стихотворениях. Можно отметить характерную черту: в произведениях наряду с лирическим есть и эпическое начало, т.е. рассказ о событиях в жизни людей. Лиричность подчеркнута тем, что местоимение “Я” создает образ человека, живущего среди людей и рассказывающего о его жизни. Стихотворения озаглавлены, многие из них посвящены кому-то: “Матери”, Матросу”, “Товарищу”, “Друзьям” и т.п.

Читать еще: Переделанный стих что такое хорошо что такое плохо

Стихотворения, обращенные к матери, согреты теплотой чувства и сожалением о трудной жизни родных. Впоследствии Твардовский создаст целый цикл, который так и назвал “В память Матери” (1960 г.).

Еще одна особенность – отсутствие в стихотворениях какого-либо анализа или размышлений о сущности трагических событий, произошедших в 30-е годы (коллективизация, массовые репрессии).В условиях цензуры того времени молодой поэт не мог открыто писать о подобных темах, но позднее, в 60-е годы, он неоднократно обращается ко времени 30-х годов, считая, что должен был написать о том времени.

Во время войны Твардовский пишет много, и его стихи отличает необычайная реалистичность. Как военный корреспондент он был участником и свидетелем многих событий, что стало основой многих его стихотворений. В стихотворениях этих лет преобладает эпическое начало, т.к. поэт стремится отобразить тот или иной эпизод из жизни солдата на войне, ведь он может погибнуть в любой момент, поэтому важно оставить память о нем.

Главные темы периода – тема патриотизма, родины (как страны, которую защищает каждый), тема памяти, природы (меняется изображение пейзажа, который теперь подчеркивает разрушительную силу войны). Названия стихотворений отражают либо тему, либо отношение автора к событиям: “Рассказ танкиста”, “Земляки”, “Не дым . над поселком”, “Пускай до последнего часа расплаты”.

Главной целью своего творчества во время войны Твардовский считал необходимость создания образа простого русского человека, вставшего на защиту Отечества и потому в нем (человеке) проявилось все то лучшее, что присуще любому: патриотизм, мужество, стойкость, оптимизм.

Тема войны сохранилась и в послевоенном творчестве поэта. Теперь герой стихотворений не столько рассказывает о событиях, сколько размышляет о трагическом разрушении судеб многих людей, которые погибли, защищая Родину.

Одно из самых ярких стихотворений, созданных в 45-46 гг. имеет необычное название “Я убит подо Ржевом”. Повествование ведет тот, кого уже нет в живых. Теперь он везде, он часть того огромного мира, который защищал. Необычность персонажа выбрана автором не случайно, т.к. одна из главных тем послевоенного творчества – тема памяти. Погибший солдат обращается от лица таких же, как он, к будущим поколениям, призывая их помнить о прошлом, верно служить своему Отечеству, в свою очередь заботясь о будущем.

60-е годы стали для поэта временем своеобразного подведения итогов, поэтому можно отметить философскую направленность многих стихотворений. Поэт создает образ героя, осмысляющего свое место в исторической жизни страны, пытающегося определить сущность происходящего, как в своей жизни, так и в жизни других людей.

Главной темой наряду с темой памяти можно назвать тему времени, т.к. сам поэт отчетливо понимает, что причины многих событий в настоящем связаны с прошлым, когда строительство новой жизни в стране осуществлялось репрессивными методами. По мнению поэта, страх не должен руководить мыслями, чувствами, поступками человека; его униженность и рабская покорность способна принести ничем невосполнимый вред.

Размышляя о прошлом, Твардовский стремился передать новым поколениям свою тревогу и предостеречь их от возможных ошибок. Поэт был убежден, что страна и народ достойны лучшей жизни, но для достижения этого необходимо бороться за свою судьбу и уметь отстаивать свои принципы и убеждения.

Твардовский многие традиционные темы интерпретировал на протяжении всего творчества, некоторые из них выражены менее ярко. Так, например, о любви поэт пишет в основном в довоенный период, т.е. во времена своей юности, когда, вероятно, считал, что она интересна читателю. Позднее Твардовский почти не обращается к ней. Не столь широко представлена тема о поэте и поэзии, что можно объяснить: Твардовский в отличие от многих своих современников не считал поэта чем-то особенным, он такой же, как и все, лишь требования к нему выше, т.к. благодаря своему таланту он может рассказать людям о том, что их интересует.

Твардовский стихи что нужно чтобы жить с умом

Что нужно, чтобы жить с умом?

Годы моей юности совпали с “оттепелью”, с удивительным временем романтики, отказа от навязываемых обществу кумиров и дутых авторитетов, временем раскованности умов и языков, когда героями анекдотов (подчас ядовитых, безжалостных, быть может, не всегда справедливых) становились вчерашние властители дум и герои официальной пропаганды.

Но и в эту пору отказа от ложных авторитетов, от поклонения вождям и божкам были люди явно или скрытно нелюбимые власть имущими и почитаемые рядовыми гражданами. Одним из таких людей был главный в тот период редактор журнала “Новый мир”, поэт и прозаик Александр Трифонович Твардовский.

Знакомство моих ровесников с ним происходило как бы помимо нашей воли. Уже в начальной школе мы заучивали наизусть написанное им:

Рожь, рожь. Дорога полевая

Ведет неведомо куда.

Над полем низко провисая,

Лениво стонут провода.

А несколькими годами позже, в классе седьмом, в нашу жизнь прочно вошел Василий Теркин. Вошел, чтобы уже никогда не расставаться с нами. И на всех дорогах жизни, на всех ее зигзагах и ухабах мы вспоминаем слова из одноименной поэмы:

А всего иного пуще

Не прожить наверняка –

Без чего? Без правды сущей,

Правды, прямо в душу бьющей,

Да была б она погуще,

Как бы ни была горька.

Не успели мы еще отойти от школьной программы, а Твардовский заявил о себе новой поэмой – “За далью – даль”, за которую вполне заслуженно был отмечен в 1961 г. Ленинской премией.

Наверное, редко кому она была так кстати, редко кого она так поддерживала и выручала от расправы партийных и литературных бонз, как Твардовского, когда он, вопреки сопротивлению и окрикам сверху, печатал в журнале рассказы, повести, статьи Александра Солженицына, Владимира Войновича, других опальных авторов. От скорой расправы с редактором спасало звание лауреата Ленинской премии.

Должен сказать, что у меня свое, сугубо личное отношение к поэме “За далью – даль”. Она подвигла меня совершить в студенческие годы путешествие по железной дороге из Владивостока в Москву.

После третьего курса университета я выбрал местом производственной практики остров Сахалин, точнее, областную газету “Советский Сахалин”. В ней я проработал стажером сельхозотдела с июня по сентябрь. Но если из Москвы до Владивостока я летел самолетом, а от Владивостока до южносахалинского порта Корсаков плыл на теплоходе, то обратно решил добираться до Владивостока самолетом, а уже оттуда до Москвы только поездом: когда еще выпадет в жизни возможность намотать всю огромную страну на колеса, увидеть, пусть даже из окна вагона, Приморье, Сибирь с ее необозримой тайгой и многоводными реками, озеро Байкал, Урал. В этом путешествии меня сопровождала поэма Твардовского, по ней сверял я свои впечатления.

В неполные 15 лет Твардовский послал первую заметку в газету “Смоленская деревня”, а примерно полгода спустя та же газета напечатала его первое стихотворение. Так началась творческая биография одного из ведущих представителей русской советской литературы. Однако не менее важным, чем сочинение собственных поэм, стихотворений, повестей и рассказов, было для него редактирование “Нового мира”, который он возглавлял более 16 лет с 1950 года.

Его студенческий товарищ по МИФЛИ, а позже многолетний коллега по “Новому миру” А. Кондратович писал, что Твардовский “был не только поэт божьей милостью, но и такой же редактор”. Он открыл дорогу в литературу десяткам авторов, среди которых В. Шукшин, Ч. Айтматов, С. Залыгин, Ф. Абрамов, Б. Можаев, Ю. Трифонов, В. Семин, Г. Троепольский, И. Грекова.

Александр Твардовский был человеком большой честности. Свои убеждения, свое понимание чести, добра, порядочности, совести он отстаивал до конца. Какой ценой это ему давалось, говорит то, что прожил он всего 61 год.

В поминальном слове о Твардовском Александр Солженицын писал: “Есть много способов убить поэта. Для Твардовского было избрано: отнять его детище – его страсть – его журнал. Мало было шестнадцатилетних унижений, смиренно сносимых этим богатырем, – только бы продержался журнал, только бы не прервалась литература, только бы печатались люди и читали люди! Мало! – и добавили жжение от разгона, от разгрома, от несправедливости. Это жжение прожгло его в полгода, через полгода он уже был смертельно болен и только по привычной выносливости жил до сих пор – до последнего часа в сознании. В страдании”.

Последнее опубликованное при жизни поэта стихотворение заканчивается словами:

С тропы своей ни в чем не соступая,

Не отступая – быть самим собой.

Так со своей управиться судьбой,

Чтоб в ней себя нашла судьба любая

И чью-то душу отпустила боль.

В одном из самых последних стихотворений, опубликованном посмертно, Твардовский спокойно прощался с жизнью. Сегодня оно воспринимается как завещание всем нам, ныне живущим.

Твардовский стихи что нужно чтобы жить с умом

Если вам понравилась книга, вы можете купить ее электронную версию на litres.ru

«Когда обычный праздничный привет…»

Когда обычный праздничный привет
Знакомец твой иль добрый друг заочный
Скрепляет пожеланьем долгих лет,
Отнюдь не веселит такая почта.

К тому же опыт всем одно твердит,
Что долгих лет, их не бывает просто,
И девятнадцать или девяносто —
Не все ль равно, когда их счет закрыт.

Но боже мой, и все-таки неправда,
Что жизнь с годами сходит вся на клин,
Что есть сегодня, да, условно, завтра,
Да безусловно вздох в конце один.

Нет, был бы он невыносимо страшен,
Удел земной, не будь всегда при нас
Ни детства дней, ни молодости нашей,
Ни жизни всей в ее последний час.

«Не заслоняй святую боль…»

Не заслоняй святую боль
Невозмутимым видом,
Коль стих на славу не тобой
Сегодня миру выдан.

Быть может, эта боль — залог
Того, что славы слаще,
Когда пронзает холодок
Удачи настоящей.

«Нет ничего, что раз и навсегда…»

Нет ничего, что раз и навсегда
На свете было б выражено словом.
Все, как в любви, для нас предстанет новым,
Когда настанет наша череда.

Не новость, что сменяет зиму лето,
Весна и осень в свой приходят срок.
Но пусть все это пето-перепето,
Да нам-то что! Нам как бы невдомек.

Все в этом мире — только быть на страже —
Полным-полно своей, не привозной,
Ничьей и невостребованной даже,
Заждавшейся поэта новизной.

«Что нужно, чтобы жить с умом. »

Что нужно, чтобы жить с умом?
Понять свою планиду:
Найти себя в себе самом
И не терять из виду.

И труд свой пристально любя, —
Он всех основ основа, —
Сурово спрашивать с себя,
С других не столь сурово.

Хоть про сейчас, хоть про запас,
Но делать так работу,
Чтоб жить да жить,
Но каждый час
Готовым быть к отлету.

И не терзаться — ах да ох —
Что, близкий или дальний, —
Он все равно тебя врасплох
Застигнет, час летальный.

Аминь! Спокойно ставь печать,
Той вопреки оглядке:
Уж если в ней одной печаль, —
Так, значит, все в порядке.

«Час мой утренний, час контрольный…»

Час мой утренний, час контрольный, —
Утро вечера мудреней, —
Мир мой внутренний и окольный
В этот час на смотру видней.

Час открытий, еще возможных,
И верней его подстеречь
До того, как пустопорожних
Ни мечтаний, ни слов, ни встреч.

Не скрывает тот час контрольный, —
Благо, ты человек в летах, —
Все, что вольно или невольно
Было, вышло не то, не так.

Но еще не бездействен ропот
Огорченной твоей души.
Приобщая к опыту опыт,
Час мой, дело свое верши.

Книга про бойца

На войне, в пыли походной,
В летний зной и в холода,
Лучше нет простой, природной —
Из колодца, из пруда,
Из трубы водопроводной,
Из копытного следа,
Из реки, какой угодно,
Из ручья, из-подо льда, —
Лучше нет воды холодной,
Лишь вода была б — вода.
На войне, в быту суровом,
В трудной жизни боевой,
На снегу, под хвойным кровом,
На стоянке полевой, —
Лучше нет простой, здоровой,
Доброй пищи фронтовой.

Важно только, чтобы повар
Был бы повар — парень свой;
Чтобы числился недаром,
Чтоб подчас не спал ночей, —
Лишь была б она с наваром
Да была бы с пылу, с жару —
Подобрей, погорячей;
Чтоб идти в любую драку,
Силу чувствуя в плечах,
Бодрость чувствуя.
Однако
Дело тут не только в щах.

Жить без пищи можно сутки,
Можно больше, но порой
На войне одной минутки
Не прожить без прибаутки,
Шутки самой немудрой.

Не прожить, как без махорки,
От бомбежки до другой
Без хорошей поговорки
Или присказки какой, —

Без тебя, Василий Теркин,
Вася Теркин — мой герой.
А всего иного пуще
Не прожить наверняка —
Без чего? Без правды сущей,
Правды, прямо в душу бьющей,
Да была б она погуще,
Как бы ни была горька.

Что ж еще. И все, пожалуй.
Словом, книга про бойца
Без начала, без конца.
Почему так — без начала?
Потому, что сроку мало
Начинать ее сначала.

Почему же без конца?
Просто жалко молодца.
С первых дней годины горькой,
В тяжкий час земли родной
Не шутя, Василий Теркин,
Подружились мы с тобой.

Я забыть того не вправе,
Чем твоей обязан славе,
Чем и где помог ты мне.
Делу время, час забаве,
Дорог Теркин на войне.

Как же вдруг тебя покину?
Старой дружбы верен счет.

Словом, книгу с середины
И начнем. А там пойдет.

— Дельный, что и говорить,
Был старик тот самый,
Что придумал суп варить
На колесах прямо.
Суп — во-первых. Во-вторых,
Кашу в норме прочной.
Нет, старик он был старик
Чуткий — это точно.

Слышь, подкинь еще одну
Ложечку такую,
Я вторую, брат, войну
На веку воюю.
Оцени, добавь чуток.

Покосился повар:
«Ничего себе едок —
Парень этот новый».
Ложку лишнюю кладет,
Молвит несердито:
— Вам бы, знаете, во флот
С вашим аппетитом.

Тот: — Спасибо. Я как раз
Не бывал во флоте.
Мне бы лучше, вроде вас,
Поваром в пехоте. —
И, усевшись под сосной,
Кашу ест, сутулясь.

«Свой?» — бойцы между собой, —
«Свой!» — переглянулись.

И уже, пригревшись, спал
Крепко полк усталый.
В первом взводе сон пропал,
Вопреки уставу.
Привалясь к стволу сосны,
Не щадя махорки,
На войне насчет войны
Вел беседу Теркин.

— Вам, ребята, с серединки
Начинать. А я скажу:
Я не первые ботинки
Без починки здесь ношу.
Вот вы прибыли на место,
Ружья в руки — и воюй.
А кому из вас известно,
Что такое сабантуй?

— Сабантуй — какой-то праздник?
Или что там — сабантуй?
— Сабантуй бывает разный,
А не знаешь — не толкуй.
Вот под первою бомбежкой
Полежишь с охоты в лежку,
Жив остался — не горюй:
Это — малый сабантуй.

Отдышись, покушай плотно,
Закури и в ус не дуй.
Хуже, брат, как минометный
Вдруг начнется сабантуй.
Тот проймет тебя поглубже, —
Землю-матушку целуй.
Но имей в виду, голубчик,
Это — средний сабантуй.

Сабантуй — тебе наука,
Враг лютует — сам лютуй.
Но совсем иная штука
Это — главный сабантуй.

Парень смолкнул на минуту,
Чтоб прочистить мундштучок,
Словно исподволь кому-то
Подмигнул: держись, дружок…

— Вот ты вышел спозаранку,
Глянул — в пот тебя и в дрожь:
Прут немецких тыща танков…
— Тыща танков? Ну, брат, врешь.

— А с чего мне врать, дружище?
Рассуди — какой расчет?
— Но зачем же сразу — тыща?
— Хорошо. Пускай пятьсот.
— Ну, пятьсот. Скажи по чести,
Не пугай, как старых баб.
— Ладно. Что там триста, двести —
Повстречай один хотя б…

— Что ж, в газетке лозунг точен:
Не беги в кусты да в хлеб.
Танк — он с виду грозен очень,
А на деле глух и слеп.

— То-то слеп. Лежишь в канаве,
А на сердце маята:
Вдруг как сослепу задавит, —
Ведь не видит ни черта.

Повторить согласен снова:
Что не знаешь — не толкуй.
Сабантуй — одно лишь слово —
Сабантуй. Но сабантуй
Может в голову ударить,
Или, попросту, в башку.
Вот у нас один был парень…
Дайте, что ли, табачку.

Балагуру смотрят в рот,
Слово ловят жадно.
Хорошо, когда кто врет
Весело и складно.

В стороне лесной, глухой,
При лихой погоде,
Хорошо, как есть такой
Парень на походе.

И несмело у него
Просят: — Ну-ка, на ночь
Расскажи еще чего,
Василий Иваныч…

Ночь глуха, земля сыра.
Чуть костер дымится.

— Нет, ребята, спать пора,
Начинай стелиться.

К рукаву припав лицом,
На пригретом взгорке
Меж товарищей бойцов
Лег Василий Теркин.

Тяжела, мокра шинель,
Дождь работал добрый.
Крыша — небо, хата — ель,
Корни жмут под ребра.

Но не видно, чтобы он
Удручен был этим,
Чтобы сон ему не в сон
Где-нибудь на свете.

Вот он полы подтянул,
Укрывая спину,
Чью-то тещу помянул,
Печку и перину.

И приник к земле сырой,
Одолен истомой,
И лежит он, мой герой,
Спит себе, как дома.

Спит — хоть голоден, хоть сыт,
Хоть один, хоть в куче.
Спать за прежний недосып,
Спать в запас научен.

И едва ль герою снится
Всякой ночью тяжкий сон:
Как от западной границы
Отступал к востоку он;

Как прошел он, Вася Теркин,
Из запаса рядовой,
В просоленной гимнастерке
Сотни верст земли родной.

До чего земля большая,
Величайшая земля.
И была б она чужая,
Чья-нибудь, а то — своя.

Спит герой, храпит — и точка.
Принимает все, как есть.
Ну, своя — так это ж точно.
Ну, война — так я же здесь.

Спит, забыв о трудном лете.
Сон, забота, не бунтуй.
Может, завтра на рассвете
Будет новый сабантуй.

Спят бойцы, как сон застал,
Под сосною впокат.
Часовые на постах
Мокнут одиноко.

Зги не видно. Ночь вокруг.
И бойцу взгрустнется.
Только что-то вспомнит вдруг,
Вспомнит, усмехнется.
И как будто сон пропал,
Смех прогнал зевоту.

— Хорошо, что он попал,
Теркин, в нашу роту.

Теркин — кто же он такой?
Скажем откровенно:
Просто парень сам собой
Он обыкновенный.

Впрочем, парень хоть куда.
Парень в этом роде
В каждой роте есть всегда,
Да и в каждом взводе.

И чтоб знали, чем силен,
Скажем откровенно:
Красотою наделен
Не был он отменной.

Не высок, не то чтоб мал,
Но герой — героем.
На Карельском воевал —
За рекой Сестрою.

И не знаем почему, —
Спрашивать не стали, —
Почему тогда ему
Не дали медали.

С этой темы повернем,
Скажем для порядка:
Может, в списке наградном
Вышла опечатка.

Не гляди, что на груди,
А гляди, что впереди!

В строй с июня, в бой с июля,
Снова Теркин на войне.

— Видно, бомба или пуля
Не нашлась еще по мне.

Был в бою задет осколком,
Зажило — и столько толку.
Трижды был я окружен,
Трижды — вот он! — вышел вон.

И хоть было беспокойно —
Оставался невредим
Под огнем косым, трехслойным,
Под навесным и прямым.

И не раз в пути привычном,
У дорог, в пыли колонн,
Был рассеян я частично,
А частично истреблен…

Но, однако,
Жив вояка,
К кухне — с места, с места — в бой.
Курит, ест и пьет со смаком
На позиции любой.

Как ни трудно, как ни худо —
Не сдавай, вперед гляди.
Это присказка покуда,
Сказка будет впереди.

голоса

Рейтинг статьи